Крестьянин был бедным, изнуренным человеком, перепившим водки. На бумаге он превратился в опасного партизана, хотевшего причинить вред Третьему рейху.
«Охотники за головами» увели Владимира Ивановича Васильева. Бросили в грузовик, усмехаясь при этом, помахали нам на прощанье и покатили в Житомир. Один из них ударил Васильева прикладом по голове.
Владимир Иванович был всего-навсего русским крестьянином, нижайшим существом в глазах прусского «охотника за головами». О котором быстро забыли бы, если б не девочка в зеленой косынке.
Привыкаешь ко всему, даже к повешению множества «партизан». После смерти они становились советскими героями. Если б остались в живых, стали бы советскими заключенными в северных лагерях за то, что не были повешены как «партизаны», а обрабатывали землю в то время, когда в их селе находились гитлеровские солдаты.
Девочка в зеленой косынке пришла в клуб-столовую, устроенную в одном из домов предприимчивым интендантом, который изрядно нагревал руки, отпуская еду и выпивку в кредит под шестьдесят процентов. Поколебалась, потом приблизилась к столу, за которым сидели со всеми нами Порта и Малыш.
— Где мой папа? Его нет уже три дня. Нам с Настей нечего есть.
— Кто твой папа, глупышка? — любовно спросил Старик, а Порта похотливо щелкнул языком.
Девочка ответила ему тем же. Мы громко захохотали.
— Мой папа крестьянин, Владимир Иванович Васильев. Из белого дома возле речки.
Воцарилась тишина.
Старик поскреб затылок и в отчаянии оглядел нас, прося о помощи, но мы отодвинулись от него. Что мы могли сказать? Члены трибунала в Житомире были жестокими людьми. Им нравился вид свисающей с балок веревки, особенно если на ней висел человек.
— Девочка, его увезла полевая жандармерия. Произошла нелепая история. Писарь написал на листе бумаги несколько лишних слов.
— Куда увезли папу?
Старик провел ладонью по волосам. Порта ковырял в ухе спичкой.
— Я точно не знаю. Машина поехала на запад, к шоссе.
Девочка, которой было от силы четырнадцать лет, обвела испуганным взглядом грязные, небритые лица с каплями водки в уголках рта и крошками махорки в волосах бороды. Лица чужеземных солдат в иностранных мундирах, которые арестовывали бедных крестьян, вешали их или отправляли на запад, откуда не возвращался никто.
— Ты одна дома? — спросил Штеге, чтобы нарушить молчание.
— Нет, там Настя, она больна.
— Кто такая Настя?
— Моя сестренка. Ей всего три года.
Мы принялись кашлять и сморкаться. Малыш плюнул.
— Будь проклят весь этот мир и прежде всего «охотники за головами!»
— А кто стряпает? — спросил Старик.
Девочка поглядела на нас.
— Я, кто же еще?
— Да, конечно. Но у вас нет еды. Где ваша мать?
— Ее забрали люди из НКВД, когда уводили дедушку. Еще до войны.
Малыш подошел к интенданту. После недолгого, но ожесточенного спора вернулся с буханкой хлеба и кульком соли.
— Вот, получай от Малыша. — И в раздражении ударил пинком по ножке стола. — Бери, а то выброшу.
Девочка кивнула и спрятала хлеб и соль за пазуху.
— Садись за стол, сестренка, — приказал Порта.
Солдаты сдвинулись, чтобы освободить ей место.
Она села.
Порта сгреб ложкой в крышку котелка остатки еды Малыша, Штеге и своей, придвинул к девочке.
— Ешь. Ты, должно быть, голодная.
— Я побегу домой. Может быть, папа вернулся.
И вопросительно посмотрела на нас.
Все, отводя глаза, молча курили, набивали трубки или пили большими глотками водку из горлышка.
Старик потеребил нос.
— Нет, садись и ешь. Твой папа не вернулся. — После краткой паузы с подавленным видом добавил: — Пока что.
Девочка осторожно, с легкой робостью села на край грубой скамьи. Сдвинула зеленую косынку на затылок и жадно принялась есть руками, не обращая внимания на протянутую Стариком ложку.
— У меня дочка примерно ее возраста, — объяснил Старик, смахивая с заросшей щетиной щеки предательскую слезу. — Теперь эта девочка останется совсем одна.
Подошел интендант и молча поставил перед ней кастрюльку с теплым молоком. Малыш приподнял густые брови и выразительно свистнул.
— Это что такое? — закричал интендант, досадуя, что выказал какие-то обычные человеческие чувства. — Ты заплатишь за молоко, дылда! — И угрожающе помахал карандашом. — Запишу его за тобой в долговой в книге на тот случай, если погибну. Малыш из пятой роты. Не думай, что получишь от меня беспроцентный кредит. Нет-нет, заплатишь шестьдесят процентов. Ха-ха, стервятник! Не ожидал этого!