Малыш доверительно подмигнул Порте.
— Слышал, что сказал этот коммерсант?
Потом вскочил и метнул нож с выкидным лезвием вслед уходящему интенданту. Нож пролетел впритирку с его плечом, длинное лезвие глубоко вошло в деревянную стену. Интендант побледнел.
— А ну принеси обратно нож! — заорал Малыш. — Кому сказано? Неси, говорю!
Интендант вытащил нож из стены и почтительно положил перед Малышом. Когда стал поворачиваться, Малыш схватил его за грудки и яростно затряс.
— Ты гнусная свинья и гнусный вор. Разве не так? Повтори…
— Поганец с нашивками, — подсказал Порта.
— Да, — выкрикнул Малыш. — Поганец с нашивками, трусливый поганец с нашивками. Повтори сейчас же, черт возьми!
Полузадушенный интендант повторил оскорбление.
Малыш потребовал повторить его трижды.
Торопливо кивая, интендант повторил, лицо его принимало лиловый цвет. Малыш отшвырнул его, и он кубарем покатился к стойке. Последние несколько шагов прополз на четвереньках.
Малыш наклонился к сжавшейся девочке.
— Не бойся, дорогуша. Малыш — богобоязненный человек, он защищает слабых. Аминь!
И перекрестился, полагая, что, раз стал богобоязненным, это необходимо.
Штеге достал из кармана пачку рублей и бросил девочке. Его примеру последовали несколько человек. Даже большой любитель денег Порта достал пачку, старательно пересчитал кредитки, потом перехватил их резиновой ленточкой и вручил ей.
Малыш щелкнул пальцами интенданту, и тот немедленно подбежал.
— Пакет еды для девочки и сколько-нибудь русских денег, — приказал Малыш.
Интендант, не возразив ни словом, наложил ей пакет еды и сунул в него пачку рублей.
Девочка захотела домой. Туго повязала под подбородком зеленую косынку и подпоясала веревкой старый армейский китель.
Штеге с Легионером вызвались проводить ее. Взяли пистолеты, надели белые халаты и по бокам от нее вышли в темноту.
— Как думаешь, расстреляют его? — спросил Бауэр у всезнающего Старика.
— Убивать людей стало обычаем. Многим детям придется испытать то же, что этой девочке.
— Хорошо, что мы не знаем обо всех казнях, — сказал Плутон. — Как думаете, у того человека, которого расстреляли вчера в Каралях, были дети?
— Кто знает. Но лучше не спрашивать; это лишь причиняет боль, и жизнь становится невыносимой, — ответил Старик.
Порта неожиданно оживился и распрямил ссутуленную спину.
— Может, выкрадем отца этой девочки?
— Как ты собираешься это сделать? — усмехнулся Старик. — Думаешь, его не охраняют?
— Черт возьми, неужели не сможем? — сердито выкрикнул Порта. — Если мы сражаемся с Иваном в траншеях, думаешь, нам трудно будет прикончить свору каких-то «охотников за головами»?
Плутон кивнул.
— Ты прав, Порта. Вчетвером-впятером мы легко перережем глотки этим тварям и быстро скроемся в ночи с крестьянином.
— Это возможно, но что будет потом? — спросил Старик.
— Потом? — сверкнул на него глазами Порта.
— Вот именно. Думаешь, остальные вернутся в постель и забудут, что кто-то перерезал глотки своре полевых жандармов?
— Ерунда! — высокомерно сказал Порта. — К тому времени мы будем далеко. Никто не узнает, чьих рук это дело.
— Да, ты совершенно прав. Тебя не найдут, более того, не поверят, даже если сам признаешься. Видишь ли, сынок, они сделают кое-что гораздо худшее. Поднимут громкий крик о партизанах. Сейчас они не считают, что в руках у них партизан. Прекрасно знают, что он безобидный крестьянин. Но если мы вызволим его с кровопролитием, сюда через четыре-пять часов пригонят целый полк эсэсовцев, и несколько сел будут уничтожены. Тысячи женщин и детей отправят в концлагеря в отместку за исчезнувшего крестьянина, который тут же станет опасным, давно разыскиваемым партизанским командиром. Если мы не станем вмешиваться, повесят только крестьянина Владимира Ивановича Васильева. Генерал будет очень доволен. Командир «охотников за головами» получит награду. И все будет тихо, пока генерал не заскучает снова. Если Владимир будет отбиваться, тем лучше. И в этом районе на какое-то время воцарится мир, потому что казнь будет превосходной и даст полевой жандармерии тему для долгих разговоров. Ценой этого мира явится жизнь крестьянина Владимира Ивановича Васильева.
— Добраться бы до этих мерзких ублюдков, когда война кончится, — прошипел Порта. — Я залью им в глотки расплавленного свинца.
Штеге с Легионером вернулись. Они яростно ругались, особенно доставалось полевой жандармерии и ее подразделению в Житомире.