Нигде не чувствуешь себя так одиноко, бесприютно, как посреди песчаной пустыни.
Конь подергивает бренчащую чуть слышно узду, конь чуть кряхтит, вытягивая ноги из зыбучего песка.
Всадник наедине со своими мыслями.
И снова думы о смерти, о гибели. Опять из песка смотрит череп. Сколько их тут? И нет ли среди них черепа его сына? Холодно делается на сердце.
Бросился он через пустыню по одному только намеку, на поползший откуда-то слух. Шепнули на мазаришерифском базаре, что надо искать мальчика на севере, в селении на берегу Аму. Видели якобы там того мюршида - разносчика молока.
Нетерпеливое сердце отца сжалось, болезненно забилось. Он вскочил на коня и поехал в пустыню. Опрометчивый поступок? Мальчишество? Пусть.
Он уже долго ехал по пустыне и ни разу не подумал, что совершает глупость за глупостью. Но разве это глупость, когда жаждешь прижать к сердцу теплое, барахтающееся тельце малыша, посмотреть в его глазки, почувствовать ладонью жесткие, такие родные волосики, узнать, что он жив, твой сынишка, сказать ему: "А ну, Джемшид, ты победил своих врагов, Джемшид".
Пусть знойное солнце, пусть нестерпимая жажда, пусть черная туча песка, затемняющая небо...
Смотри же! Пройди пустыню жизни, если влечет тебя любовь! И тогда... Тогда и соринка к тебе не пристанет.
Удивительное существо человек. Достаточно было получить всего лишь намек, как он ожил. Мрачное отчаяние сменилось надеждой. И он даже смог иронически издеваться над страхами и опасностями пустыни: "Я вновь посеял семена шутки на поле мысли..."
Откуда такая уверенность в успехе на этот раз?
Он с упрямством преодолевал пустыню, он не давал отдыха ни себе, ни коню, он ехал напролом.
Пустыня! Желтая пустыня. Желтый цвет - цвет увядания и жестокости. Комбриг знал это лучше, чем кто-либо. Много лет он наблюдал жестокость увядания всего живого в пустыне.
Встреча в пустыне всегда приятна. Приходит конец тоске одиночества. Можно услышать, что нового в мире. Новости - бальзам сердцу.
Маленький встречный караван на этот раз представлял собой жалкое зрелище. Люди, предельно истощенные, сгрудились в песке у подножия гиганта бархана, ища хоть крохотного кусочка спасительной тени. Верблюды, столь же истощенные и жалкие, топтались около сидящих и лежащих тоскливых человеческих фигур.
- Воды! Дайте воды! Нет ли у вас воды? Помогите водой! - послышались слабые, плачущие голоса, едва Мансуров появился в поле зрения расположившихся на бивуак.
Он сразу же разочаровал путников:
- Воды у нас нет. Как вы попали сюда, на совсем заброшенную караванную тропу? Вы сбились с пути?
- Воды. Ради бога, воды. У нас животные не поены неделю.
- Колодцы отсюда в верблюжьем переходе. Немедленно в путь! Какое легкомыслие! Верблюды у вас вот-вот падут. Останетесь здесь - пропадете.
Путники зашевелились, начали подниматься, собирать верблюдов. С удивлением смотрел на них Алексей Иванович. Их было трое, и среди них ни одного туземца. По тому, как неловко, неумело они вели себя, видно было, что в пустыне они едва ли не впервые.
- Где ваш караванбаши? - спросил он. - Где верблюжатники? До чего вы довели скотину! Разве вы не знаете, что верблюда бить нельзя? Эй, вы, перестаньте, а то он ляжет - и никакими силами вы его не поднимете.
- Почему вы на нас кричите? - мрачно сказал высоченный, почерневший от солнца и песка человек. - Караванбаши, будь он проклят, сбежал. И люди его сбежали. Бросили нас.
- Почему? Что за причина?
Не отвечая, путники начали тихонько советоваться.
"Странная публика, - думал Мансуров. - Всякие тут бродят, а такие еще не попадались. От них я ничего о Джемшиде не узнаю. Придется двинуть на Сладкие колодцы. А если хотят, пусть следуют за мной".
- Вы куда? - крикнул все тот же длинный.
Говорил он с трудом, хотя и держался бодрее остальных. Но багровые веки, провалившиеся пергаментные щеки, растрескавшиеся кровоточащие губы свидетельствовали, что и у него силы на пределе.
- На колодцы.
- А близко колодцы? А там есть вода? Вы здешний?
- Я бывал здесь не раз. Если сойти с вашей гибельной тропы и идти всю ночь на юго-запад, на рассвете вы и ваши животные смогут напиться. Держитесь точно компаса.
Тогда длинный кивком головы показал на своих спутников:
- Вы видите тележку обезьян с обожженными хвостами? Вот к чему привело их зазнайство. Начальник обругал караванбаши. Ударил его по лицу. И вот! Все нас бросили. Экспедиция бедствует. У нас ни капли воды. Ужасно. Караванбаши украл лошадей, и мы...
Противно было слушать, но Мансуров бросил:
- Разберемся.
Он погнал коня по сыпучему песку и остановился на самом гребне.
- Эй, Бетаб, эй!
Моманд, свернувший из предосторожности, при виде странного каравана, в лощину между барханами, чтобы прикрыть своего начальника в случае необходимости, тут же подлетел к ним вихрем.
- Выдать по чашке воды людям. Верблюдам промыть губы и ноздри. Не давать им ложиться. А отсюда - марш к Сладким колодцам. - Он посмотрел вниз. - Эй, как вас величать, господа?
- Генстрем, патер Генстрем, к вашим услугам.
- Вам помогут, но если вы не двинетесь в путь сейчас же, пеняйте на себя. В пустыне проводников не бьют. В пустыне каплю воды режут на двадцать частей, даже если встречный - враг. А потом уже выясняют отношения.
Бетаб безропотно выполнил приказ. Напоив путешественников, он подошел к Мансурову и равнодушно промолвил:
- Вода совсем кончилась. В мешке сухо.
Афганское беспощадное солнце сделало уже шафрановым полнеба, и, глянув на него, Алексей Иванович сказал:
- Ничего. Мы дома, они гости.
- Гости... Животные они - эти ференги. У самих есть банки с питьем, а караванбаши и проводникам не дали пить. Поэтому их оставили тут... Подыхать. Если бы не вы, они пропали бы.
- Поехали. Если хотят, пусть едут за нами.
Жара не спадала, но Мансуров гнал и гнал коня. Он терпеть не мог ездить медленно.
Вода в Сладких колодцах действительно оказалась сладкой и холодной. Хлебнув воды, забываешь все невзгоды пути в знойной пустыне. Если бы не задержка с караваном европейцев и не необходимость накормить коней, Алексей Иванович и часу не оставался бы у колодцев. Но Бетаб настаивал на отдыхе, и пришлось остановиться на ночлег.
Спал Мансуров плохо и, едва рассвело, вскочил, проклиная все неудачи и задержки в пути. Он быстро ходил взад и вперед по глиняной площадке у колодцев, когда в еще не рассеявшемся сумраке показался долговязый патер, медленно приближавшийся к Мансурову с кряхтением и стонами.
- Прибыли? Привели караван? - сухо спросил Мансуров.
- Очень мы вам благодарны.
- Не стоит благодарностей, господин Генстрем. Так, кажется, вы назвали себя? Напились? Верблюдов напоили?
- Да, все теперь - зер гут. Откровенно говоря, мы глупейшим образом заблудились на пятачке. Никак я не думал, что можно заблудиться в виду гор Гиндукуша. Ведь приамударьинские пески и полтораста километров поперек не имеют. Мы думали... наши проводники - разбойники и мы прогнали их. Горы уже неделю затянуло туманом, проклятой лессовой пылью, и мы потеряли ориентиры. Ужасно погибнуть от жажды в двух шагах от снежных вершин и ледников, а?
- Действительно, глупо. - Держался Мансуров по-прежнему сухо. Он занят был своими мыслями и лишь ждал, когда заседлают коней.
Он уехал с Бетабом еще до восхода солнца, но ему пришлось вновь встретиться с экспедицией. Он возвращался через Сладкие колодцы из безуспешной поездки к реке Аму и, к удивлению, застал путешественников на старом месте. Они, оказывается, и не спешили уезжать.