– Недаром он то слово так любил. – начал Устин. – Жизнь желая сызнова строить, на старом грехе построивши. Отец твой был варнак и душегуб. Много племён дикарских извёл, напоследок в одном приглядел себе женщину, да и о́тнял её из семьи силой. И расправился с каждым, кто помешать ему дерзнул. Думал Митрий, что в Подбень перебрался уже новым человеком, с семьёй, но без прошлого. Думал он, что зло в себе удавил с концами, но корни остались.
– Я пойду подышу. – объявила Ракель.
Глаза не различали дороги, и она поднималась медленно, чтоб не споткнуться.
Недавние события покатились куда-то в пропасть. Милая беседа с Таськой, поиск настоятеля, поцелуй с корнетом – всё, что было таким ярким, в момент омертвело, прогоркло, поросло серостью.
Ракель опустилась на скамейку, подобрала колени, задрала голову к ночному небу. Корнет присел рядом – оказывается, он шёл по пятам, но было слишком тошно, чтобы обращать на это внимание.
– Ты прости, я его должен был остановить. – оправдывался Назар. – Хули он так в лоб-то?
Слова звучали будто из-под воды.
– Корнет, папироска у тебя есть?
– В машине остались.
Он подсел плотнее, и Ракель уронила голову на его плечо.
– Я не верю. – шептала она. – Папа с женщинами всегда тюфяк был. Софья им вертела, как прутиком.
– Это та, что тётка твоя? А если она тоже что-то знает? Вдруг... вдруг это ещё не вся правда.
– Пропащая она. – возражала Ракель. – Ей бы он ни за что не рассказал. Да и в Подбень нам не попасть.
– А может, в племени поспрашивать? – не унимался корнет. – У этих твоих, Сверейников. Ты дорогу к ним знаешь?
– Тася знает. – Ракель немного оживилась. – Только я не представляю, как теперь в глаза ей смотреть буду.
– Так и смотреть. – напирал корнет. – Ты же спасла её, Эля! Я бы мимо прошёл, но ты не позволила.
– Сам-то веришь настоятелю? – спрашивала Ракель. – Забудь, глупый вопрос. Ты же отца моего и не знал никогда.
– Мне достаточно видеть, что ты другая.
– Ладно, довольно нахваливать. – отмахнулась Ракель. – Давай подумаем. Сверейники вообще-то от стойбища к стойбищу кочуют. Но Таська у них бывала, значит найдёт по приметам. Она же и переводчицей будет, если какие трудности. Мать во мне легко узнают – отец говорил, копия... если не врал. Придётся теперь всю правду собирать по крупицам.
Корнет покивал, оглядел тихую улицу.
– Раз уж на сегодня правды достаточно, предлагаю прогуляться. – сказал он.
– Замёрзнем.
– Дай минуту, я за шинелью.
10. Посредник
– Пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять...
Монотонный счёт сливался с другими отзвуками позднего утра: с воплями зазывал под окном, скрипом тележек и перестуком усердной водокачки. На каждое число палец скакал по коже, вызывая щекотку, и Ракель, не выдержав, спрятала обнажённую спину под одеяло.
Двое беглецов, продрогших в мутной ночи, нашли приют едва ли не на другом конце города – в одинокой ночлежке без каких-либо вывесок, в единственной незанятой комнате. Тепло опьянило, прогнало горечь из души, и Ракель не знала другого выхода, кроме как броситься вперёд, очертя голову. Она впервые ощутила, как бурлит в ней кровь дикарей-сверейников, как от первобытной жажды сводит тело до самых пят, как полыхают в памяти костры выше небес, которых ей никогда не доводилось видеть.
Ракель засыпала освобождённой, испитой, будто ритуальная чаша, до самого дна. Во снах она слышала вой ветров и шаманские наговоры, и только к утру очнулась собой настоящей – со смущеньем, стыдом и тяжёлой правдой.
– Зря мы всё это. – вздохнула Ракель, перевернувшись с бока на спину.
– Ничего не зря. – говорил Назар. – Отвлечься необходимо, чтоб с такой вестью свыкнуться. Я лично так отвлёкся, что теперь только и думаю все веснушки на тебе сосчитать. Пятьдесят семь, пятьдесят восемь...
– Мне лучше не стало. – Ракель отвела его пальцы прочь. – Наоборот даже. Не самое, знаешь, приятное – трахнуться из утешения. Как из жалости.
– Скажешь тоже! – возмутился Назар. – Кто ещё над кем сжалился. Я о таком и мечтать не смел после всего, что натворил. Ты – богиня, что одарила счастьем недостойного смертного.
– Я живое напоминание о гнусном поступке. Живое – только по материному великодушию. Я бы на её месте...
Ракель сжала в кулаке уголок одеяла.
– Эля. – Назар мягко перехватил напряжённое запястье. – Ты здесь точно никак не виновна. А остальное мы обязательно разузнаем.