* * *
Если сердится на меня любимая,
то не так меня ранит ее молчанье,
Как слова намеренно-равнодушные:
в них и гнев, и обида еще заметнее.
* * *
Юный путник, в глазах твоих слезы вспыхнули —
это запах вдохнул ты цветущей кадамбы.
Но ободрись! Не может быть, чтобы к осени
ты лица молодой жены не увидел.
* * *
Туча грозная! На полдороге к дому
грянь сильней надо мною, железносердным!
Пощади только ту, что сидит, меня ждет,
тихо плача, с распущенными волосами.
* * *
Счастлив пахарь: в полях, где грязь по колено,
белый сок набирает зреющий рис,
Будто это не рис, а чумазый сынок,
молока материнского пьющий вдоволь.
* * *
Все ли выразить самою жаркой речью?
А тем более — много ли скажешь в письме?
Ведь и так ты знаешь, сколько тревоги,
сколько горя чувствую без тебя.
* * *
Этой девы густые, душистые пряди —
словно сладостный дым над костром Камадэвы,
Словно знамя любви, словно в пальцах мага
опахало из пестрых павлиньих перьев.
* * *
Красоту возлюбленного дружка
по лицу ее можно ясно увидеть —
По глазам, что на прочих мужчин не глядят,
по губам, что молчат — лишь глотают слезы.
* * *
Рой восторженных пчел, упоенных медом
в этих пышных лотосах храмоподобных,
Так звенит, будто пояс из черных жемчужин,
обвивающий стан богини весенней.
* * *
Чья рука, подобная крепкой ветке,
украшающей древо отваги и чести,
Отдохнет на пышных грудях твоих —
на кувшинах с сокровищами Манматхи?
* * *
Сколько взоров стремится — жадных, опасливых —
к пышным грудям жены ревнивца свирепого!
Так разбойники смотрят туда, где спрятаны
два кувшина сокровищ, хранимых кобрами.
* * *
Тучи — пышные груди Богини дождей —
навалились на мощное тело Виндхьи,
И торчат на склонах свежие травы,
как от страсти вздыбленные волоски.
* * *
Это правда, что есть возле речек других
и стада антилоп, и густые чащи,
И вода их прохладна тоже, — но все же
ни одну не сравнить с нашей Рэвой-рекой.
* * *
Долго ль будет удачливым мой возлюбленный,
от одной к другой то и дело бегающий?
Долго ль будут взоры к нему игривые
устремляться, пылая любовным голодом?
* * *
Вздрогнул ты, пробужден петушиным криком,
и меня обнимать торопливо начал.
Эй, негодник, не бойся: сейчас ты дома,
и на ложе твоя — не чужая — жена.
* * *
Гулко бьется молния: «дхуку-дхук!» —
будто сердце расколотой темной тучи
Смаху сброшено с края крутой горы
подзатыльником разъяренной бури.
* * *
Грустно смотрят путники — глаз не сводят
с ярко-красных острых побегов манго,
Будто кровь увидали своих сердец
на концах беспощадных стрел Камадэвы.
* * *
Эй, сынок, отправляйся к ней — да не медли:
сохнет девушка по тебе, негодник!
Уж совсем плоха! Исцелиться может,
только если вовремя к ней придешь.
* * *
Не бежит эта глупая лань из чащи,
озаренной жгучим блеском пожара:
Видно, кроны, объятые пламенем алым,
приняла за кимшуки в красных цветах.
* * *
Как мне, матушка, быть? Этот плут-попугай
выдал тайны всех наших игр любовных —
Да еще и при старцах! Клянусь богами,
уж не знаю, куда от стыда бежать!
* * *
Видно, боги не пробовали, как вкусен
дивный сок на губах у моей любимой,
Если стали, ища драгоценный нектар,
океан до самого дна будоражить.
* * *
Натянул тетиву до самого уха
злой охотник — и лань поразил стрелой,
А она, отвернувшись, пока не упала,
продолжала глядеть на дружка своего.