* * *
О скажи, чаровница, кто тот счастливец,
На которого так горячо, и влажно,
И стыдливо, и жадно глаза твои смотрят,
То и дело смежаясь в сладкой истоме?
То внезапно в лицо ему прямо глянув,
То поспешно взор отведя смущенный,
Выдаешь ты, сама того не желая,
Затаенные в сердце твоем желанья.
* * *
Твой самый желанный сидит сейчас возле дома,
Печально склонясь, на земле что-то пальцем чертит,
Глаза у твоих наперсниц от слез опухли,
Служанки в тоске — с утра ничего не ели,
Из клеток весь день не слышна болтовня попугаев,
А в зеркало глянь — на кого ты сама похожа?
Довольно, красавица, сердцем смягчись, опомнись,
Свой темный гнев смени на светлую милость.
* * *
Я глаза опустила, едва он встал предо мною,
А ведь так хотелось поближе его увидеть,
Я зажала пальцами уши — крепко зажала,
А ведь так не терпелось голос его услышать!
Я ладонями щеки прикрыла, чтоб не было видно,
Как на них от волненья трепещут капельки пота,
Но скажите, подружки: что я могла поделать,
Если вдруг по швам на груди разошлась одежда?
* * *
«Когда ж возвратишься ты, господин мой?
В полдень? Сразу же после полудня?
А может, до вечера ждать придется?» —
Так юная трепетно вопрошает
И детскими, полными слез глазами
Прощальный час омрачает мужу:
Как милой жене сказать, что до места,
Куда он уходит, сто дней пути!
* * *
«Прочь ступай!» — так ему, притворясь сердитой,
Я, капризница глупая, резко сказала,
Он же вырвался, с ложа встал, бессердечный,
И меня — ты представь, подружка, — покинул!
Что же делать мне, если новой встречи,
Новых ласк бесстыдное сердце просит?
Неужели и вправду он больше не любит
И меня, неразумную, не пожалеет?
* * *
Когда ручной пройдоха-попугай,
Слыхавший ночью шепот новобрачных,
Наутро все их пылкие слова
Твердить при старших громко начинает,
Сгорая от стыда, невестка молодая,
Чтоб только замолчал бесстыдник пестрый,
Скорей — под видом зернышка граната —
Серьгу рубиновую в клюв ему сует.
* * *
Глядит избалованный плут, молодой красавец:
Две девушки милых, ему хорошо знакомых,
Рядом уселись — тогда, осторожно подкравшись,
Одной он глаза под видом игры закрывает,
Смеется она — и не видит, как этот негодник
Меж тем повернулся к другой и целует сладко,
А та от нежданной радости вся трепещет
Да так и сияет лукавой, нежной улыбкой.
* * *
Когда очень мягко спросил служанок
Супруг, почему так рано заснула
Его ланеглазая — да к тому же
Крепко свой стан кушаком стянула,
Она вскричала в притворном гневе:
«Ах, мама, не даст и вздремнуть немного!»
И как бы во сне повернулась на бок,
Ему край ложа освобождая.
* * *
На ложе одном, в полутьме, отвернувшись молча,
Страдали они — не знали, как помириться,
Уже не сердились они, и лишь юная гордость
Прервать им мешала томительное молчанье.
Но вот осторожно, искоса друг на друга
Они наконец взглянули — слились их взоры,
И вздорная их размолвка тотчас сменилась
Смехом счастливым и новым бурным объятьем.
* * *
«О дивнобедрая, стан твой чарует взоры,
Даже когда не подвяжешь ты свои груди!» —
Так, рядом с нею присев на краешек ложа,
Молвил красавец, на стан положив ей руку.
И увидав, как от радости заулыбалась,
Жарко зарделась их госпожа молодая,
Тотчас причины найдя, одна за другою
Заторопились, из комнаты вышли служанки.
* * *
Пускай еще хмурятся брови мои, но взор
Уже блуждает — на милого глянуть хочет,
Пускай еще речь неприветлива, но лицо
Уже заливает предательская улыбка,
Пускай еще сердце сердится, но по коже
Бежит уже страстным ознобом новая радость…
Разве могу оставаться упрямой и злой,
Как только увижу этого человека?
* * *
На грудь ты себе нацепила звенящий жемчуг,
На пышные бедра надела бренчащий пояс,
А на лодыжках браслеты из самоцветов
Дерзко потренькивают при каждом шаге.
Но если торжественно, словно под звон победный,
Решила отправиться ты на любовную встречу,
Зачем все равно, простодушная, ты робеешь,
Звенишь и дрожишь, во тьме озираясь пугливо?