* * *
Лианами трепетных рук она не обвила друга,
В дверях не встала, ему преградив дорогу,
В отчаянье, с плачем ему не валилась в ноги
И даже ни разу не прошептала: «Останься!..»
Но только решил бессердечный двинуться в путь,
Она удержала его — удержала бурным потоком,
И не от дождей так бурно поток разлился —
От тайных слез, что лила она каждой ночью!
* * *
Страсть весенней рекой уносит сердца новобрачных,
Но плотиной им служит присутствие старших в доме,
И не могут себе ничего молодые позволить,
Хоть и близко сидят — утолить желанья не могут,
Лишь глядят друг на друга молча и неподвижно,
Будто две нарисованные на картине фигуры,
И нектар любимого взора пьют неотрывно,
Как росу, текущую с лотосовых стеблей.
* * *
Изможденное, бледное, истомленное долгой разлукой,
Обрамленное сетью распущенных, спутанных прядей,
Как лицо ее вдруг просияло, каким красивым
И пленительным стало, едва я с чужбины вернулся,
И какая сила меня позабыть заставит
Вкус ее поцелуев, сначала стыдливых, гордых,
И смущенье ее в начале забав любовных,
И безумство ее в разгаре счастливой страсти!
* * *
Тут забрызгано бетелем — темно-красным соком,
Там запятнано непросохшей сандаловой мазью,
Здесь осыпано пудрой камфарной, там ярким лаком,
Украшавшим ей ноги, измазано слишком явно —
Это смятое ложе с разбросанными цветами
Поутру выдает любому, кто только глянет,
До чего были бурны красавицы этой объятья,
До чего были ласки ночные разнообразны.
* * *
«Тебе расскажу о чем-то, пойдем скорее!» —
И ловко меня он увлек в укромное место.
Я села рядом, решив внимательно слушать,
Хоть сердце мое то дрожало, то замирало.
А он… а он склонился над самым ухом,
Невнятно шепча, щекоча горячим дыханьем,
Потом, за косу схватив, лицо мое поднял
И начал пить нектар моих губ, обманщик!
* * *
«Куда ты спешишь, дивнобедрая, стройная,
Полночью мрачной куда ты идешь?» —
«Туда, где ждет господин моей жизни,
Желанный, что сердцу дороже всех!» —
«Но молви, о нежная, как не боишься
В ночи непроглядной идти одна» —
«Сам Камадэва — лучник отважный —
К любимому сопровождает меня!»
* * *
Она молчала — в глаза ему горько глядела,
Она умоляла, шепча и ломая руки,
Потом вскочила, схватила за край одежды,
Стыд позабыв, обняла его, горько плача,
Когда же он все-таки вырвался, жестокосердный,
Отверг все мольбы, собрался ее покинуть,
Несчастная, возопив, отрекаться стала
Сперва от любви, потом от надежды, потом от жизни!
* * *
Свежесорванным лотосом крепко она хлестнула
По лицу, по глазам своего плутоватого друга,
Чей-то свежий укус на губах у него заприметив, —
Так хлестнула, что, вскрикнув, зажмурился он, бедняга,
И тогда дивнотелая, то ли и вправду встревожась,
Что пыльцою глаза любимому запорошила,
То ли просто хитря, стала дуть, свои губы приблизив,
А хитрец не зевал — и ртом эти губы поймал.
* * *
Сначала мы были неразделимы —
Накрепко слиты душой и телом,
Потом ты любовником стал своенравным,
А я — страдающей и влюбленной,
Теперь же ты мой господин, властитель,
А я — лишь рабыня… Что будет дальше?
Ах, видно, в алмаз затвердело сердце,
Разбиться хочет — никак не может!
* * *
«Дитя простодушное! Или ты хочешь
Всю жизнь оставаться робкой, покорной?
Стань храброй, почаще выказывай гордость,
Будь хитрою с ним, не такой откровенной!..»
Но тут, не дослушав лукавых советов,
Шепнула пугливая: «Тише, подружка!
Ведь он же вот здесь — живет в моем сердце,
А вдруг слова он твои услышит?»
* * *
Когда с чужбины вернулся супруг желанный,
С трудом она день провела в ожиданьях сладких,
А в спальню войдя, увидала, что все еще медлят
Болтуньи-служанки и милый войти не может.
Тогда дивногрудая — лишь бы скорей их спровадить —
На хитрость пустилась, вскричала в притворном страхе:
«Ой, что-то летает, укусит!..» — и шелковым шарфом
Размахивать стала — в лампе огонь погасила.