Почему же радуюсь, ты спросишь.
Потому что я — а не другая —
Раньше всех проснулась на рассвете
В праздничном, счастливом ожиданье,
Это я с утра тихонько пела,
Маслом ароматным надушилась,
Сари с голубой каймой надела,
А на грудь — сверкающие бусы.
И ведь это я — а не другая, —
Вся светясь, как трепетное пламя,
На пороге встала — близкий топот,
Обомлев от счастья, услыхала,
Разглядеть в слепящий миг успела,
Как на быстрой, пышной колеснице
Гордо правит он тремя конями,
Радостный, красивый, недоступный.
И ведь это я — а не другая, —
Дико крикнув раненою чайкой,
Сорвала рубиновые бусы
И коням швырнула под копыта,
И в пыли еще видны осколки,
Где тяжелый обод прокатился, —
Тусклые, багровые осколки,
Как мое раздробленное сердце!..
ТРИ ВСТРЕЧИ
Четырнадцать лет мне было в ту осень…
Как чисто и радостно грудь дышала!
Как после дождей широко, полноводно,
Селенье обняв, разлилась река!
Какими надеждами тайно светилось
Счастливых волнений полное сердце, —
Ведь в наших старинных, добрых селеньях
Четырнадцать лет — значит, свадьба близка.
Уже ароматным огнем облетели
Цветы с раскидистого гульмохура,
Уже с пожелтелых полей крестьяне
Рис да пшеницу собрали в срок.
В то утро я возле окошка сидела —
Кайму вышивала на праздничном сари —
И помню, каким получался красивым
На розовой ткани синий цветок.
И синяя нить за иголкой бежала,
И синяя радость в глазах лучилась,
И в синем просторе высокого неба
Над синей рекой пламенел восход…
Вдруг вижу: два путника незнакомых —
Старик в темно-желтой святой одежде
И юноша в грубой накидке дорожной —
Остановились у наших ворот.
Как снег — борода, деревянные четки,
На строгом челе, меж седыми бровями —
Знак Вишну-хранителя… Сразу видно,
Что мудрый наставник — этот старик,
И рядом с ним, могучим, но дряхлым,
Как тополек рядом с древним чинаром,
Каким казался хрупким и стройным
Юный паломник — его ученик!
Рубашка холщовая, палка пастушья,
Плошка из тыквы, свирель из бамбука.
Казался простым он сельским подпаском
Так был небогат и смиренен на вид,
И только взглянув на узорный пояс
С бронзовой головою львиной,
Я догадалась, что к знатному роду
Красивый юноша принадлежит.
Видать, еще издали он заметил
Меня, сидевшую возле окошка, —
Наставнику что-то почтительно молвил,
И в знак согласья кивнул старик.
«Добрая девушка, можно напиться?» —
Смущаясь, спросил молодой паломник,
И голос его, как у девушки, чистый,
До самого сердца в меня проник.
Лишь на мгновенье встретились взгляды,
А сколько друг другу сказать успели!
Кувшин принесла я… Стыдливо потупясь,
В чашу воды ключевой налила.
Взял чашу старик, над прозрачной влагой
Чело склонил — прошептал молитву…
Наверно, мудрой была молитва,
Да жаль, я ни слова не поняла.
Испил воды седовласый старец,
Вздохнул: «Да хранит тебя всемогущий!» —
И возле ворот на широкий камень
Сел — захотелось в тени отдохнуть.
«Откуда вы, странники?» — я спросила.
«Из нашей столицы, — юноша молвил, —
А в город Варанаси достославный
Еще дней на сорок остался путь!..»
А я все глядела — все любовалась,
Как ясно глаза правдивые смотрят,
Как льется улыбка, струится румянец
По нежно-стыдливым его щекам,
Глядела — и радостный сон вспоминался:
Да, это он женихом лучезарным
Вчера, на заре, из чертогов звездных
Ко мне спускался по облакам…
Ближе шагнул молодой паломник
И мне, глаза опустив смущенно,
Сказал тихонько — и в каждом слове
Пылкая правда была слышна:
«Добрая девушка… Только не смейся…
Скажи, как быть?.. Говорит наставник,
Что где-то здесь меня ждет невеста…
Но как узнать, где живет она?..»
Робость — о, глупая детская робость, —
Зачем не в свое ты дело вмешалась?
На губы-бутоны зачем наложила
В тот миг свою трепетную ладонь?
А юноша глянул в глаза пытливо —
Почти догадался!.. Но я — я молчала,
Хоть билась душа, горячо трепетала,
Как на святом алтаре — огонь.