— НЕ УСПЕЕШЬ. ДА И ВЪЕЗД СЮДА ЗАПРЕЩЕН. СКОРО Я БУДУ НА ОСТРОВЕ ГЕЛЬГОЛАНД, В СЕВЕРНОМ МОРЕ.
— ТОЖЕ СИБИРСКАЯ ЯЗВА?
— ЗДЕСЬ УТАПЛИВАЮТ ТИТАНОВЫЕ ОТХОДЫ. ВСЕ СЕВЕРНОЕ МОРЕ ЗАРАЖЕНО. ЦЕЗИЕМ. СТРОНЦИЕМ. ДИОКСИНОМ. ОДИН ТОЛЬКО АМЕРИКАНСКИЙ КОНЦЕРН «НЭШНЛ ЛИД» ВЫБРАСЫВАЕТ В МОРЕ ЕЖЕГОДНО 450 ТЫСЯЧ ТОНН ЯДОВИТЫХ ОТХОДОВ.
— ПРИЛЕЧУ И НА СЕВЕРНОЕ МОРЕ! НАЙДУ, ГДЕ БЫ ТЫ НИ БЫЛА. СЛЫШИШЬ МЕНЯ, СНЕЖНОЛИЦАЯ?
— ЗОВИ МЕНЯ ЛУЧШЕ ЭОНОЙ.
…Зденек встретил меня улыбкой. Таким ликующим я ни разу его не видел.
— Олег, вчера обнажилась голова дракона! Серебряная! На вашем раскопе! Но именно о драконах на глобусе подробно пишет ал-Идриси в «Развлечении истомленного в странствии по областям». Идемте в палатку, я вам прочту этот отрывок и покажу находку.
Какая удача!
— Мы почитаем ал-Идриси в Палермо, — сказал я. — Через пару часов. Но до этого быстро свернем экспедицию. Попросите всех собраться немедленно, это приказ Сергея Антоновича. И давайте грузиться. Надо забрать все раскопанное. Включая голову дракона.
— Час от часу не легче! Как можно грузиться, если сегодня не приехали рабочие! Ни один, представьте себе. Что бы это означало?
Я объяснил Зденеку Плугаржу, что это означало…
Незадолго до моего возвращения в Палермо лейтенант Эммет Ньюхауз был выведен в наручниках из здания полицейского управления. Марио шел следом, шагах в десяти. Лейтенант уже занес ногу на ступеньку тюремного фургона, когда три разрывные пули с крыши соседнего дома одна за другой сразили его наповал.
Убийцу захватить не удалось, но он оставил на чердаке винтовку с телескопическим прицелом. Из окружающих никто больше не пострадал. В создавшейся неразберихе Марио растворился в толпе…
Тень Ньюхауза, поглощенная тенью «медузы», тихо отделилась от нашей планеты, чтобы где-то в необъятной звездной пустоте слиться с тенями, подобными ей.
Тенями, чьи земные владельцы — ради корысти, мздоимства, алчбы — решились стать игрушкой в лапах темных сил, втайне, быть может, надеясь, что принесут окружающим не столь уж великое зло, и не понимая, что у зла нет меры. Нет меры у зла, и потому любой его пособник или просто непротивленец — предатель человечества…
— И наоборот, — закончила Антонелла рассказ об убийстве лейтенанта. — Ты видел, как преобразилось лицо Марио? Как будто он вдруг узнал о своем истинном земном предназначении. Боюсь, его накажут за побег. Где-то он сейчас обретается?
Я промолчал. Шел второй час ночи. Толпа на площади не поредела ничуть. Кое-где горели небольшие костры из мусора. Раздуваемое ветром пламя освещало усталые лица людей. Люди смотрели ввысь, на звезды, как бы надеясь заметить там и еще раз проклясть тень «медузы» и ее слепоумного ездока, а возможно, они пытались прочесть в звездных письменах ответ на земные вопросы.
— Слышал, янки подтвердили, будто они ликвидируют базу? До конца года. Сначала все на площади обрадовались, зашумели, даже пустили несколько ракет.
Но потом узнали, что не ликвидируют, а переносят.
В Порторалло, на самый юг Сицилии. Я тебе говорила, они кого угодно купят с потрохами. Что ж ты молчишь, Земледер?
— Вся площадь молчит, — сказал я.
— Давно уж пора бы заговорить, — устало ответила она. — Что-то мне не по себе стало. Вроде бы надвигается гроза…
Я успел обнять Антонеллу рукой за плечи, когда небо позади нас вспыхнуло фонтанами пурпурного огня.
Следом прикатился и нарастал, нарастал грохот грома, будто заработали жернова Галактики.
Это вновь запела Монте Кантаре, Поющая гора.
12. Эпилог
Ватага мальчишек носилась вокруг памятника Джузеппе Гарибальди на берегу залива. Герой, возглавивший когда-то поход знаменитой «Тысячи», высадился здесь, освобождая родину от папского и австрийского владычества. Левой рукою он опирался на шпагу, а правую простер в даль Тирренского моря, где скользила на горизонте тень армады чужеземных военных кораблей. Серо-белый вулканический пепел опускался на гриву медных волос великана, как бы ее серебря.
На эфесе шпаги я разглядел двухголовую ящерицу — наподобие той, из-за которой я вновь оказался здесь, на Сицилии.
— Чудовищное извержение вулкана Монте Кантаре!.. — восторженно закричал появившийся на ступеньках бара напротив шустрый продавец газет. — Расплавленная лава целиком поглощает Сигону!.. Возможная причина извержения — взрыв американской подземной базы! Есть версия, что базу взорвал Марио Калаватти, сбежавший после загадочного убийства пилота «летающей тарелки» Ньюхауза!.. Дебаты в парламенте о немедленном закрытии всех американских баз на территории Италии!..
От мальчишек отделился один, с волнистыми волосами и прекрасными чертами эллина. Подбежав ко мне, он сказал:
— Я знаю, синьор, почему глядите на нас. Хотите, наверно, угадать, во что играем?
— Уже угадал, — сказал я и протянул юному эллину разноцветный пакетик с мармеладом из лепестков роз. — Угостишь и друзей-гарибальдийцев, ладно?
— Спасибо, синьор. А кто сегодня среди нас Гарибальди, угадаете?
— За сегодня не угадаю. Времени в обрез, — сказал я.
И тогда хозяин Сицилии ответил гордо:
— Я Гарибальди. И тоже зовут Джузеппе. И я никогда не умру.
КУДА СПЕШИШЬ, МУРАВЕЙ?
Научно-фантастическая повесть
Средь времен без конца и края,
В бесконечность устремлены,
Нивы звездные засевая
Лепестками вечной весны.
1. Над поющим ручьем
— В древности тюльпаны цвели не в мае, а в июле.
Даже не спорьте, мальчики, — сказала Лерка, пытаясь поймать на язык каплю росы из наклоненного клюва цветка. — Гляньте, к нам в гости пожаловал ручей…
И впрямь из расщелины в нависшей над нами скале протянулись извивы живого сияния. Должно быть, полуденное солнце растопило в расщелине снег, и к нам подползало вздрагивающее, огибающее пучки прошлогодней травы робкое существо — ручей. В углублении перед луковицей тюльпана он постоял в нерешительности, как бы набираясь сил, затем уверенно проскользнул мимо нас, разделив Андрогина и меня с Леркой. Своим рывком он наискось перечеркнул узкую, еле заметную нить муравьиной тропы.
— А почему в июле, угадайте, — предложила Лерка. — Кто первый?
Я молчал. Несколько мурашей, отрезанных от родного обиталища возле пня, сгрудились перед светоносной преградой. Они посовещались и как по команде рассыпались вдоль ручья — видимо, искать переправу.
Андрогин сказал:
— При царе Горохе твои тюльпаны распускались в декабре. Притом махровым цветом. Их обожали слизывать мамонты. — Он опирался локтем на рюкзак и покусывал стебелек дикого чеснока. — Потом нагрянули братцы-инопланетянцы. Вроде тех, о которых ты мне все уши прожужжала, женушка. Из сопредельных, так сказать миров. Со щупальцами вдоль хребта. Каждое щупальце — чуть поменьше Южной Америки. — Тут он метнул в меня, как наваху, мгновенный взгляд своих черных выпуклых глаз, увенчанных тяжелыми веками. — Они всем скопом ухватились за земную нашу ось и слегка поднаклонили шарик. Климат сразу переменился, кхе, кхе… Тюльпаны решили распускаться в июле, к твоему, супруга, дню рождения. А мамонты от огорчения передохли. Между прочим, до сих пор у них в желудках находят букеты тюльпанов.
Андрогин говорил без тени улыбки, даже с некоторой наигранной скорбью.
— Тимчик, Тимчик, ни шута ты не понимаешь, хоть и пытаешься всю жизнь острословить. Только не всегда удачно, — вздохнула Лерка. — Ты вслушайся в перекличку созвучий: «Тюль-пан! И-юль! Тюль-юль! Тюль-юль!» Звуки-то — как пересвист соловьиный.
Нет-нет, моя филология здесь ни при чем. Каждый должен упиваться ароматом родного языка. Даже кандидат химических наук, одаривший коллег диссертацией о самовозгораемости торфа.
Она сорвала тюльпан и несколько раз ударила кандидата по его внушительному носу. Тот изловчился, откусил цветок» швырнул лепестки в муравейник.