Черити была знакома с Милтоном Оботе и сомневалась, что присмотр сержанта окажется лучше ночевки в камере, однако к тому времени ее мысли были заняты другим.
— А мои животные! Кто их напоит и накормит? Констебль снова пробормотал в уникомп. Снова довольное хрюканье.
— Мы и о них позаботимся.
Мванга терпеливо подождал, пока Черити разбудит и оденет Мозеса. Мальчик спросонья уставился на полицейского.
Потом его глаза широко раскрылись, и на личике без предупреждения возникла маска непроницаемости, которая не на шутку встревожила мать.
— Кто это, ма?
— Хороший дядя, который хочет покатать нас на машине — Черити почти не слукавила, или по крайней мере она надеялась на это.
Мозес ответил смешной гримаской. Она обратилась к констеблю:
— Позвольте мне позвонить друзьям, чтобы разобраться с живо…
— Нельзя, — отрезал Мванга. — Подождите, пока мы не приедем в участок, хорошо? За несколько часов с вашей живностью ничего не случится.
— Так или иначе, выбора у нее не было. Черити посадила Мозеса на заднее сиденье машины и села рядом. Только сейчас она заметила, что рубашка у мальчика порвана. Когда автомобиль отъехал от факультета, она пощупала место разрыва. Ну и ну! Мозес прихватил с собой мемимал.
Нельзя сказать, что Пруденс была изумлена. Исторический музей Карвер, на ее взгляд, выглядел довольно симпатично, но не более того. Обычные экспонаты, каждый в виде Голограммы. Грандиозная копия Розеттского камня доминировала над вестибюлем, исчезая и медленно проявляясь через равные промежутки времени. Дальше расположилась Сильвия — самая древняя женская особь. Этот расхожий экземпляр принято считать австралопитеком, хотя у Пруденс имелись серьезные сомнения — ведь оригинал выкопали возле Ценинджи, к северу от Олдувайского ущелья, где за последние несколько столетий было найдено множество предков человечества. По ее мнению, это был прачеловек, и, скорее всего, разновидность папантропа. Братья Голдины всегда настаивали, что фрагменты костей, найденных поблизости, убедительно свидетельствуют об умении существа изготавливать инструменты. Однако даже обезьяны частенько используют палки или скрученные стебли, чтобы выкуривать муравьев из муравейника, так что доводы Голдиных не смогли убедить Пруденс.
Она указала на это Джонасу, а тот в ответ лишь рассмеялся.
— Доверься мне. Я хочу, чтобы ты познакомилась с моим другом. Она обычно крутится среди экспонатов и любит поболтать с посетителями…
Джонас заметил проходящего ассистента и привлек его внимание. Молодой человек пробормотал что-то под нос и указал на дверь в дальнем углу.
Они направились вдоль стеллажей («Портрет Моны Лизы воспроизведен на удивление топорно», — промелькнуло у Пруденс) по направлению к Миносскому залу, украшенному симпатичным плиточным лабиринтом и статуей Минотавра, сработанной из стекловолокна.
Довольно крупная женщина несла пластиковое ведро.
— Итак, она на месте… Эйнджи! Эйнджи! Мы здесь!
И без того выглядящая строго, женщина на мгновение нахмурилась, но быстро улыбнулась, узнав оператора. Потом поставила ведро и величественно зашагала навстречу, внимательно заглядывая Джонасу в глаза.
— Неужто Джонас Кемп! Как дела у вас на ВидиВи? И кто это с тобой? Очередная подружка? — Она окинула взглядом Пруденс с головы до пят, как оценивают товар на рынке. Пру почти ожидала, что сейчас ей прикажут открыть рот, чтобы осмотреть зубы. — Знаешь, а она выглядит намного приличнее, чем девица, виснувшая на тебе, когда ты брал у меня интервью.
— Нет-нет, Эйнджи. Я же говорил тебе тогда, Кэшью лишь коллега. И всегда было так. — Эйнджи глазами дала ему понять, что не верит, но продолжать тему не стала. — Пруденс тоже мне не подруга, я просто хочу, чтобы вы ей помогли.
Эйнджи насторожилась — это становилось интересным.
— Эйнджи и есть владелица музея, — пояснил Джонас Пруденс, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло.
— Который я унаследовала от Михаила, моего седьмого мужа, — жизнерадостно пояснила Эйнджи, еще раз окинув Пруденс оценивающим взглядом класса «женщина-женщина». — Я пережила его подобно предыдущим шести. У первого моего супруга, Генри, была собственная конюшня, где он разводил чистокровных скакунов. И целая сеть отелей. Второй, Жан-Луи, владел несколькими авиалиниями. Осборн — мой третий, о! — унаследовал от почившей тетушки кое-какие туристические комплексы на Бали и Таити. Иошики, номер четыре…
— У Эйнджи денег больше, чем у Господа, — вставил Джонас.
— Только потому, — парировала Эйнджи, — что я не так щедра как Господь, Джонас.
Чувствовалось, что у них это было традиционной шуткой.
— Мне кажется, — сказала Пруденс резко, — что у вас также не все ладно со вкусом.
Эйнджи осталась невозмутимой.
— Ах, как вы очаровательно прямолинейны!.. Будьте добры пояснить, что вы подразумеваете, молодая леди?
Пруденс с готовностью обвела рукой экспозицию.
— Голограммы. Стекловолоконный хлам. Пластмассовые клише. Расхожий материал и полное отсутствие чего-нибудь по-настоящему ценного.
— Говорите, старый хлам? — от души расхохоталась Эйнджи. — Дорогуша, хорошо, что вы не кривите душой. Чтобы сохранить договор на аренду здания, мне необходимо соблюсти букву закона и интересы публики, тем более что каждый год, по крайней мере, двадцать тысяч зевак посещают мое заведение. — Эйнджи взяла девушку за руку. — Джонас, ей можно доверять? — И уловив его кивок, продолжила: — Хорошо, если ты прав… — Чувствовалось, что она приняла решение. — Да, очень надеюсь, что молодая леди умеет держать язык за зубами. Если понадобится, я в состоянии нанять лучших адвокатов, чем правительство, не так уж сильно я рискую… — Она взглянула на Пруденс. — Если хотите увидеть настоящие экспонаты, дорогуша, пойдемте со мной. И ты тоже, Джонас. Молодая леди, можете мне поверить, мы чудесно проведем время, но попрошу вас никому не рассказывать о том, что увидите. Теперь позвольте мне рассказать о Мэдисоне, моем пятом муже, игроке высшей баскетбольной лиги, дьявол его побери, когда он…