Сэр Чарльз направился к маленькому столику, где было размещено несколько колесников. Пруденс взволнованно переговаривалась с адвокатами. Заметив это, сэр Чарльз не удержался от едва заметной нотки презрения:
— Обещаю не дотрагиваться ни до одного из бесценных артефактов чужаков.
Камеры дали крупный план рыдающей от смеха публики. Хохот перекрывал все остальные звуки.
— Ужасно, — расстроилась Эйнджи. — Что случилось с защитой? В последний раз поручаю им вести мое дело…
Луч лазерной указки сэра Чарльза, перепрыгивая с колесника на колесник, менял цвет, поскольку оратор пожелал хоть чем-то оживить монотонность своей речи.
— Разве дашь им сто тысяч лет? — сказал он так, будто кто-то осмеливался ему противоречить. — Разве похожи они на устройства, сработанные внеземными разумными существами? Нет, скорее они напоминают грубые подобия детских игрушек.
Дэнсмур искоса глянул на Пруденс.
Ах ты ублюдок. Пытаешься намекнуть на Мозеса. Пруденс хотела взять себя в руки, но не смогла сдержать несколько слезинок. Пришлось смахнуть их тыльной стороной ладони. Камеры фиксировали каждый ее жест.
— Да, это игрушки. И только ребенка можно ввести ими в заблуждение! — Пятно лазера любовно задержалось на самом близком артефакте, циклически пробегая весь спектр в качестве светового контрапункта к интенсивно прогоняемому сценарию. — Колеса! Колеса без источника питания! Колеса без осей! Колеса, которые не вращаются! Колеса, сделанные из расплавленного металлического барахла!
Раздался слабый щелчок, и басовитое жужжание прокатилось по залу, однако сэр Чарльз был настолько увлечен собственным голосом, что ничего не заметил. Как Кэшью, Бейли или Эйнджи. Один Джонас внезапно наклонился вперед и вперился в плоскопленочный экран. Пруденс тоже услышала легкий звук, но предположила, что, должно быть, включился кондиционер.
— Барахла, — повторил сэр Чарльз. Лазерный луч метался туда-сюда, вспыхивая разноцветьем салюта. — Колеса? Так называемые механизмы чужаков цельнокроеные. Стало быть, болванки. Они не могут перемещаться в пространстве, как и Великая Пирами…
Позже было доказано, что в случившемся повинна модуляция цвета лазерной указки. Восьмидесяти миллионам зрителей показывали крупным планом, в деталях, колесника. Медленно и недвусмысленно колеса начали вращаться; что-то происходило и вдоль его «спинного хребта» — по-видимому, он разворачивал надкрылья. Странного вида лопасти вырастали из спины колесника, формируя своего рода оборку, подобную пластинам древнего ящера диметродона. Оборка слегка пульсировала.
Затем колесник засветился многоцветьем, которое просачивалось откуда-то изнутри корпуса. Казалось, будто металл превратился в цветное стекло.
Сэр Чарльз и еще восемьдесят миллионов замерли. Нет, не замерли — потеряли дар речи. Атмосфера в помещении наэлектризовалась. Пруденс почувствовала, как волосы на голове встали дыбом.
Колеса продолжали крутиться. Колесник задергался взад-вперед, продолжая жужжать и загадочно пульсировать. Крошечные зигзаги молний — медленных молний — мерцали на его поверхности. Он непреклонно продвигался к краю стола.
Сэр Чарльз, выйдя внезапно из ступора и, видимо, смутно осознав, что надо что-то предпринять, шагнул вперед, чтобы схватить колесника до того, как он свалится на пол. Но схватил пустоту.
Жужжа, светясь, вращая колесами, древняя машина продолжала двигаться по горизонтали, как будто под ней по-прежнему находилась столешница. Поскольку восемьдесят миллионов зрителей были прикованы к своим креслам, они не спускали глаз с колесника, левитировавшего в пространстве между публикой на галерее и заседателями и направлявшегося непосредственно к загипнотизированной председательнице.
Это был почти единственный случай расследования, когда испуганные присяжные в панике покинули суд из-за вещественного доказательства. И определенно единственный случай расследования, когда председательствующая возглавляла паническое бегство.
Какую бы валюту ни предложить на рассмотрение, Кхи Минг-Куо был миллиардером. Удачливых дельцов Свободного Китая по обыкновению представляют эдакими жирными, самовлюбленными, хитрыми и злыми неряхами. Ничего подобного. Кхи был изящен и спортивен, несмотря на свои восемьдесят шесть лет, и особой злостью не отличался. По собственной самооценке он был высокоморальным человеком, который преодолел соперников в силу таланта; по правде говоря, он вообще редко обременял себя сомнениями. Кхи Минг-Куо проделал собственный проход в этическом минном поле и, в отличие от большинства коллег, всегда видел в варварской культуре Экотопии потенциальный источник дохода. Чтобы привлечь внимание воротил, которые поддерживали изоляционистскую националистическую идеологию, для ввоза варварских товаров требовались веские основания. Кхи было около двадцати, когда его осенила мысль, что возрождение традиционной медицины способно стать идеальным условием для чрезвычайно прибыльной торговли животными, которые в урбанизированной «стране-муравейнике» не водились. Что такой бизнес подвергался решительному противодействию со стороны властей, являлось препятствием скорее практическим, нежели моральным.
Предприимчивый китаец превозмог его, выработав выглядящие устаревшими принципы Охоты и вербуя в ее ряды достаточное число молодых людей. Главное, чтобы они отличались алчностью и бредили навязчивой идеей уничтожения диких животных. В чересчур отрегулированной, малонаселенной, мягкотелой Экотопии агенты Кхи Минг-Куо легко находили подобных парней. В прежние времена они буянили в лесах Среднего Запада Севмерики, увлекались машинными видами спорта и экстремальными играми; в двадцать втором столетии серьезные ограничения варваров на стрелковое оружие Кхи обратил в свою пользу, галантно предложив вернуться к арбалетам и кинжалам. Он подумывал и о мечах, но быстро исключил их по причине непрактичности. Охотничьи арбалеты представляли собой высокотехнологичные устройства: лазерные прицелы, нактовизоры, стрелы из выработанного урана для увеличения дальности.