Высокий, невероятно тонкий человек в белом галстуке и фраке скользнул к нам и оттер в сторону угодливых швейцаров, взяв под свою личную опеку генерала и баронессу, которые, очевидно, были старыми и высокочтимыми клиентами казино. Я был представлен и тотчас окружен тем же особым почтением. Нас провели через анфиладу внешних комнат, заполненных игроками; далеко не все игры, которые здесь велись, были мне известны.
Было очевидно, что казино «Мираго» обслуживало чрезвычайно эксцентричную, если не сказать диковинную, публику. Та обычная мрачная серьезность, которая сквозит в атмосфере всех игорных заведений, какой бы веселой она ни казалась, здесь достигала высочайшей степени. Все посетители были настолько сосредоточены на игре, что казалось, их взгляды могли прожечь дырки в зеленом сукне карточных столов и на лету испепелить игральные кости. За всю свою предыдущую жизнь я не встречался с подобным отчаянным азартом.
Большинство игроков казались больными, а некоторые из них настолько тяжело, что меня поразило, как их сиделки разрешили им предпринять вылазку в переполненное и изобилующее волнениями место.
В одной из комнат я увидел, наверное, самого старого из когда-либо виденных мною стариков. Его вели — точнее сказать, волокли — к выходу три пурпурных служителя.
Его голова была совершенно безволосой, а плоть на черепе являлась каскадом морщин, полностью скрывавших под своим сложным узором черты лица этого старика. Его высохшие ноги в начищенных дорогих туфлях жалким образом подворачивались на толстом ковре, но служители, не обращая на это внимания, волокли его быстро и без особых церемоний.
Я невольно содрогнулся, когда его немощное тело коснулось меня. Я увидел морщинистую пещеру его слюнявого, беззубого рта и почувствовал запах его кислого, винного дыхания. До моих ушей донесся высокий тонкий голос, монотонно повторявший снова и снова одну и ту же комбинацию чисел.
Генерал посмотрел на него, грустно качая головой.
— Наверное, он сожалеет о своей ставке, — прошептал он мне.
Другой возрастной полюс с еще большим гротеском был представлен ребенком, маленьким мальчиком, бившимся в каком-то припадке возле стола для игры в кости, в то время как поразительно красивая женщина, очевидно, сопровождавшая его, безуспешно пыталась его успокоить. Мальчик был нелепо облачен в безупречный вечерний костюм по меньшей мере на три размера больше, чем ему требовалось. Он неловко кидал кости на расчерченный стол и напряженно следил бешено блестящими детскими глазками за их полетом и прыжками.
Женщина подняла глаза и заметила мой взгляд.
Она шагнула в мою сторону, явно намереваясь схватить меня за руку, но ее движение повисло в воздухе, поскольку мы торопливо прошли мимо. Тогда она начала рыдать и махать в воздухе руками.
— Он не остановится! — истерично выла она. — Ну почему же его никто не остановит?
По мере того как мы углублялись во внутренние помещения, комнаты делались все меньше размерами и все более изысканными, пока наконец мы не добрались до изумительной комнаты, где из мебели не было ничего, кроме стола с рулеткой, колесо которой волшебно сверкало под изящным тонким абажуром.
Наш провожатый почтительно усадил нас на три свободных кресла, которые словно только нас и ждали; по его кивку вопрос о кредитоспособности был снят, и крупье подвинул каждому из нас по изрядной стопке фишек.
Кожа крупье была столь же гладкой и того же теплого цвета, как и маленький шарик из слоновой кости, который он запустил по кругу. Его лицо было абсолютно бесстрастным, если не считать постоянного выражения бдительности, а жесты его были столь быстры и точны, что руки, казалось, начинали пропадать из виду, словно пуля в полете. Он ни на минуту не переставал двигаться, но при этом оставался словно привязанным к креслу, подобно одной из тех механических цыганок-гадалок, на которых иногда наталкиваешься в старых захудалых луна-парках.
— Mesdames, messieurs, faites vos jeux,[6] — произнес он, словно священник на службе, и запустил колесо.
Колесо рулетки само по себе было шедевром, выполненным столь искусно, как царское пасхальное яичко, и я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что оно создано руками самого Фаберже.