— Неудачник, — говорит Хильда, — слабак восемь к пяти, гроб восемь к пяти, вот что они делают, вот что мы делаем с проигравшими, понял? Смотри сюда, смотри сюда, слабак… — И огни загораются.
Нет, гаснут. Нет, они загораются и гаснут, гаснут и загораются в ритме автоматического салюта, содрогаются, содрогаются… Уолкера окружают презрительные выкрики, шуршание проигравших билетов, стук копыт и негасимые огни. Все летит в тартарары: и пари, и оценки. Виртуальный свет и все столь виртуально на Акведуке нашего краха, среди оврагов, вен и ручьев разгромленного и затонувшего Озонового парка: суррогат мечтаний, саркофаг возможностей, груз, отправляемый в глубокую вечную ночь.
Дин Уэсли Смит
ПОСЛЕДНИЙ ВЫБЫВШИЙ
Памяти Фреда Капоселлы, великого игрока на скачках
Горячее солнце уже заставило изнемогать от жары всех собравшихся возле Траут-Дейловского кантри-клуба, а до конца дня должно было стать еще жарче. Легкий ветерок донес слабый аромат свежего хлеба из пекарни Эдди. Мой желудок откликнулся на запах урчанием, но я не обратил на него внимания. Я уже несколько недель сидел на диете, весьма небезуспешно пытаясь сбросить вес. Мне предстояло провести длинный рабочий день на этом идиотском любительском турнире, и разыгравшийся аппетит был мне ни к чему.
Я запустил палец за воротник моей новой желтой футболки и бросил взгляд на блондинку, сидевшую в тележке возле меня. Ей, казалось, совсем не было жарко. Хорошо, что нам предстояло ездить на тележке между бросками, — по дороге будет обдувать ветерок. Иначе тут можно просто изжариться.
Ярдах в двадцати впереди на зеленом поле плохо посланный мяч, чуть не коснувшись правого края лунки, замер в двух дюймах от нее.
Я вздохнул. Это был конец пути для доктора Фреда Эшли. Восемь очков на первой лунке. Он добился сомнительной чести быть первым вылетевшим в этом турнире.
Вслед за неудачным ударом последовали несколько стонов, смех и добродушные подтрунивания.
Я хранил молчание, молчала и блондинка.
Мы сидели в одной тележке в течение двадцати минут, которые потребовались десяти игрокам, чтобы разыграть первую лунку, а я все еще не спросил ее имени. Я посмотрел на ее блестящие светлые волосы и огромную грудь и направил тележку через сосняк ко второй метке. Мне казалось, будто я ее где-то видел, в журнале или на экране. Зная этих парней с их дурацким турниром, ожидать можно было чего угодно.
Доктор Эшли бросил клюшку в мешок и зашагал по пустынному первому проходу к не менее пустынному зданию клуба. Судя по решительному виду доктора, нам повезет, если к тому времени, как закончится этот сумасшедший турнир, в баре останется хотя бы одна бутылка пива.
Остальные десять участников последовали за мной к метке. Осталось девять игроков. Надо пройти восемь лунок. Правила простые. На каждой лунке выбывает игрок с наихудшим результатом, и так до тех пор, пока на девятой лунке не останется последний. При нормальных условиях турнир с Единственным Оставшимся мог бы стать неплохим развлечением и азартным зрелищем.
Но эти десять игроков арендовали целое поле, здание клуба и все прочее для своего частного ежегодного турнира. Каждому из них это стоило пять тысяч долларов, и они слегка изменили правила. После каждой лунки оставшиеся должны были получать награду.
— Прекрасно, Дебби, — сказал Гарри Брэден. — Мы ждем приза.
Дебби медленно вышла из тележки, одарила умолкших мужчин широкой улыбкой, расстегнула блузку и швырнула ее в багажник тележки, где стояло холодное пиво. На ней был ярко-красный кружевной бюстгальтер, едва вмещавший две самые огромные груди из всех, какие мне приходилось видеть.
Она продефилировала перед каждым из мужчин, при этом на ней не появилось ни одной капельки пота, что казалось даже более нереальным, чем размер ее грудей.
Игроки аплодировали и отпускали грубоватые комментарии, пока она изгибалась перед ними. Затем она залезла обратно в тележку. Я старался не смотреть на нее краешком глаза, пока участники турнира запускали свои мячи.