— А вы ведь выиграете завтра вечером, да? — «Феникс» выиграл первую игру в Сиэтле, но проиграл вторую «Сониксу», а потом проиграл им и первую игру на своем поле. Им нужно было сравнять счет, потому что хоть они и были в хорошей форме, но им было далеко до «Санс» 1992–1993 годов.
— Должны выиграть и выиграем. И ВАС выиграет тоже.
— Если они не поставят против вас.
— Полагаю, они могут оказаться такими дураками. — Брэдли откинулся назад и положил ладони на стол. — Вот я и пришел к вам. Я знаю, что вы не любите белых супремистов из-за истории с Храмом…
— Не начинайте с этого. ВАС — не Ученики Иисуса Фюрера, и убийцы получили по заслугам. — Я дал себе несколько секунд, чтобы справиться со злостью. — ВАС могли досадить вам, но не мне.
— Послушайте, Слоун, вы не пожалеете, правда.
Мольба в голосе Брэдли замерла на полузвуке, и в «Берлоге» воцарилась тишина. Мне на плечо опустилась чья-то рука.
— Крис, мальчик, не стоило просить этого белого о помощи. Я же тебе говорил.
Я взглянул вверх на изящного человека, стоявшего между нами. Более светлокожий, чем Брэдли и двое других, маячивших у него за спиной, Лестер Фарук поразительно напоминал Малькольма X. Я знал, что сходство было результатом искусства хирургов, но все мы, за исключением атлетов вроде Брэдли или совсем уж нищих, подвергаемся той или иной степени модификации. Ради увеличения сходства с Малькольмом X Фарук носил очки — изделие, совершенно излишнее в наши дни, когда час, проведенный в киоске «Лазер-Док», может решить все ваши проблемы со зрением.
Я не стал сбрасывать его руку со своего плеча, потому что именно этого он от меня хотел. Двое громил позади него в черных спортивных костюмах, темных очках и черных беретах были готовы среагировать в доли секунды, если я пошевелюсь. Уверенные усмешки на их лицах говорили мне о том, что они усвоили последнюю модификацию программного обеспечения в области боевых искусств. По моим прикидкам, это было «Ката-Перфект 4.2» или, может быть, «Карнадж-Мастер 3000». Они с наслаждением раздавили бы меня — последнюю Великую Белую Надежду — прямо здесь, в «Берлоге».
Я забарабанил пальцами по столу, выстукивая ритм колыбельной, которую выучил за время похода с Тибетскими Тиграми.
Брэдли прервал молчание:
— Лестер, я ценю твою заботу обо мне в этой ситуации, но я сам справлюсь.
Фарук покачал головой и убрал руку с моего плеча.
— Брат Кристиан, ты говоришь, что сам справишься, и вот ты приходишь к этому белому, этому человеку-призраку, чтобы поделиться своими проблемами. Ты внедряешься в систему, которая утверждает, что только белый дьявол может решить твои проблемы.
Я улыбнулся.
— Заставить дьявола поймать дьявола.
— Твое краснобайство не спасет тебя, когда ты предстанешь перед судом Аллаха и ответишь за то, что притеснял нас, Киллиан Слоун.
— Я никого не притеснял, Фарук.
Лидер исламских пуристов медленно покачал головой.
— Ты, Слоун, являешься наследником столетнего притеснения белыми цветных людей. Вы, «ледяные» люди, не способны испытывать сострадание и не можете понять той радости, которую цветные люди получают от жизни. Вам приходится давить нас, иначе мы возобладаем над вами.
Я прищурил свои зеленые глаза.
— Сдается мне, Фарук, что множество из нас, «ледяных» людей, сражались и погибли в Тибете, когда пытались удержать одних цветных людей от уничтожения других цветных людей.
— Да, но ханским империалистам в Тибете и в других местах промыли мозги посредством философии, созданной и пропагандируемой белыми европейцами.
— Мао Цзэдун был белым европейцем?
— Шутишь, Слоун? Маркс был белым и находился под воздействием еврейской каббалы.
Я задумчиво кивнул.
— Ага, вот и второй ботинок.
Фарук раздул ноздри.
— Что это должно означать?
— Стало быть, ты решишь проблемы Брэдли сам? Может быть, ты пойдешь и обсудишь ее вместе с ВАС над дымящимися развалинами синагоги?
Фарук среагировал на эти слова, словно на пощечину.
— У тебя репутация крутого парня, Слоун, но не строй из себя настолько крутого, чтобы обвинять нас в сделке с ВАС.
— Простите мне мою ошибку, — извинился я. У ближайшего ко мне охранника начался тик вокруг правого глаза. — Должно быть, это логика «ледяных» людей. Мы узнаем птицу по полету.