Эрих Вайнерт
1890–1953
ИМПЕРСКИЙ ПОЭТ
В архив сдан Гёте, не в почете Шиллер,
Лауреатства Манны лишены.
Зато вчера безвестный Ганс Душилер
Достиг невероятной вышины,
Назначенный «певцом родной страны».
В его стихах грохочет шаг парада.
Грамматикой он их не запятнал.
Ганс интеллектом сроду не страдал.
Как Вессель, он строчит бандитирады.
В них — кровь и пламя, в них звенит металл…
Не знает Ганс, что значат муки слова —
Слова он в книге фюрера найдет.
К чему сидеть все ночи напролет?
Два пруссаизма вставлены толково —
И вот стихотворение готово.
Он пишет кровью. (Кровь, согласно штата,
От «государства» получает он.)
Гремит строка, взрываясь, как граната,
Он ловко достигает результата,
Сварив рагу из пушек и знамен.
В былые трижды проклятые дни
Канальи, что в редакциях сидели,
Душилера печатать не хотели
И возвращали гению они
Его проникновенные изделья.
А ну, попробуй откажи теперь,
Когда особым фюрерским декретом
Имперским он провозглашен поэтом.
Его отныне новый мерой мерь!
И проникает он в любую дверь.
Ведь никому погибнуть неохота —
Печатают! Невиданный тираж!
И Ганс Душилер входит в дикий раж.
Пропахнув запахом мужского пота,
Его стихи шагают, как пехота.
Там, на Парнасе, прозябает лира.
Душилеру властями отдана,
Свой прежний тон утратила она.
Ах, будь ты первым стихотворцем мира —
Что толку в том? Перед тобой — стена.
Но Ганс Душилер, тот себе живет,
На холм священный взгромоздясь умело.
И лира, что когда-то пела,
Теперь в руках его ревет.
Сидит Душилер, струны рвет.
Душилер знает свое дело.
«СВЕРХЧЕЛОВЕК»
Таможенный чиновник, писарь старший,
Начальник почты, что доселе мог
Распоряжаться разве секретаршей, —
Сейчас герой, хозяин, полубог.
Но пусть пророк наш новоиспеченный
Не мнит, что он владычества достиг, —
Он тот же раб, он тот же подчиненный,
Который жаждет подчинять других.
Он, поднятый к правительственным высям,
Достигший положения князей,
При всем при том отнюдь не независим
И даже рад ничтожности своей.
Иной порядок для него немыслим:
Ему во всем приказ необходим.
Должно толчок его делам и мыслям
Давать лицо, стоящее над ним.
Он свято верит в силу дисциплины
И признает религию, любя
Удобнейшего «бога из машины»,
Чтобы свалить ответственность с себя.
Отравлен он мистической отравой,
Опутан предрассудками веков
И потому страшится мысли здравой,
Срывающей с безумия покров.
Но лишь рабы его подвластны воле —
Свободных он не подчинит людей.
Ведь рангом отличаются, не боле,
Сверхчеловек и низменный лакей.
Одна и та же страсть у них от века:
Давить и быть давимым — их закон.
С великим рвеньем до сверхчеловека
Своим лакейством дослужился он.
ПОПУТЧИК