Агния в первый же день познакомилась с устройством любопытного дома и с девушками, населявшими его. Часть из них днем шила, а ночью зарабатывала веселым ремеслом. Другая часть – работала только по ночам, и только две девушки занимались исключительно шитьем. Это не считая горничных, которые были только горничными, ибо две скромные крестьяночки и помыслить себе не могли, чтоб заняться таким непотребством, и кухарки. Агнии показалось, что они даже и не знали до конца того, что происходит в доме по ночам, так как жили горничные в другом месте.
А Серафина и в самом деле была модисткой и весьма хорошей, и изобретательной, для которой игра и девицы были отхожим промыслом, весьма доходным.
-Но что уж тут поделаешь? – пожимала плечами Серафина, рассказывая о своей жизни. – Так уж получилось. Не своей волей, скажу я тебе, мы этим ремеслом промышляем. Каждую сюда какая-то беда привела. Нет, кажется, таких женщин, которые бы сызмальства желали вести такую жизнь. Но многие входят во вкус, - усмехнулась она.
Поначалу Агния занялась шитьем, благо шить она умела. А потом, наблюдая за обыкновениями других обитательниц дома Серафины, предалась долгим размышлениям о той жизни, в которую попала. Она видела, что и Серафина не брезгует такими занятиями, более того, кажется, что ей это даже нравится. Она жизнерадостна и весела, и к тому же имеет много денег. Правда, она никогда не имела подле себя мужчин без разбору. У неё был постоянный и довольно щедрый покровитель. Как-то раз Серафина сказала, что могла бы найти такого и Агнии. Но та тут же, не раздумывая, отказалась!
Агния считала, что никогда больше не сможет полюбить. А без любви… Поначалу ей почти физически претила мысль о том, чтобы позволить какому-нибудь мужчине стать ей настолько близким, насколько близок был Алексей. Но шли дни, дни сменялись неделями и исподволь она менялась… Если раньше ей хотелось наказать весь мир и самоё себя, то теперь то разрушительное, стихийное чувство улеглось, а на смену ему пришло другое - более стойкое и более злое. Сначала мысли о грехе сопровождали почти все раздумья, связанные с этой ее новой жизнью. Но ведь она уже согрешила. Правда, из-за любви, но разве есть какая-то разница? Нет. Ровно никакой. Тогда она решительно отмела мысль о грехе и подумала о деньгах.
Временами, будто очнувшись, она смотрела на себя как бы со стороны и не узнавала. Никто не учил ее дурному, но было, видимо, нечто в ее характере, чего она никогда не доверяла никому и из-за чего бежала с Алексеем и переселилась в дом к Серафине, зная о ее занятиях, и не искала приюта в монастыре, а думала теперь о вещах горьких и постыдных, как о самом естественном на свете деле. То ей казалось, что она была «страстьми томима», а то думалось, что она разумна и трезва, и так расчётлива, что порой ей делалось дурно от осознания этого! Но все эти размышления ее самым роковым образом были прерваны в скором времени, когда она обнаружила, что ждет ребенка. Это повергло ее в самое мрачное отчаяние, на которое она только была способна. Совершенно неожиданно ребенку обрадовалась Серафина:
-Я всегда мечтала о малыше, только никогда не могла родить ребенка. Ты должна радоваться этому, глупая! – убеждала она Агнию, которая сидела перед ней с совершенно убитым видом. – Он обережёт тебя, он станет для тебя смыслом жизни! А я буду его крёстной, уж ты должна мне это твёрдо пообещать! – Серафина была полна надежд.
Агния с тоской посмотрела на неё:
-Ты мой добрый рыжий ангел… Сколько в тебе любви…
-Ох… родная моя… не надо! Я заплачу сейчас! А нам нельзя плакать! Нам надо радоваться!
-Я не могу радоваться, Серафина… У меня такое странное чувство, что будто бы постепенно в меня вселяется другой человек, мне незнакомый, от которого мне временами становится страшно. И вот теперь – ребенок, а Алексей… он ведь даже ни о чем не узнает…