Докопались даже до сходства гимна «СССР» и «Шаланды полные кефали». И опять тут даже самые тугоухие находили поразительное тематическое родство. Как говорят на Привозе, глухонемой и тот в курсе.
Одесско-бродвейские мансы в клубе «Деньги вперед!» гудели всю ночь, до самого утра. Уже на заре артисты, под улюлюканье и свист зрителей, исполнили хит сезона: «Карман». (Не путать с «Кармен»). У микрофона Бабель и Шиндер, бахвалясь фирменной хрипотцой, дуэтом выводили: «Стою я раз на стреме, трымаюсь за карман», и публика, дружно подпевая, почти не фальшивя, радостно подхватывала: «Как вдруг ко мне подходит неизвестный мне граждан!».
Выйдя на заре из клуба, приятели, довольные и счастливые, побрели к морю, - колесо и рояль смирно рулили позади, – встречать рассвет.
- Поразительно, - заметил мечтательно Гершвин, рассматривая золотистую кромку выползающего из недр моря солнца. – У вас и закат, и восход - с одной и той же стороны.
- Все очень просто, - улыбнулся, растроганный красотой взморья, Бабель. – Слушайте здесь. Понаехала однажды в Одессу, в дикие темные времена, быкота, и захотелось ей, чтоб солнце всходило - заходило где попало. Но праздник не случился. В Одессе солнце встает и заходит там, где хотят сами одесситы. У нас все едино: что заход, что восход, два в одном, - гордо заключил Бабель.
- Так расскажите, мсье.., - запальчиво начал было маэстро...
- Зовите меня просто Исаак, - предложил писатель.
- Да, да, как пожелаете, - кивнул маэстро. - Мсье Исаак, расскажите, - как вас угораздило потеряться с собственной могилой?
- А это совсем уже просто, мсье Яков, - голос писателя слегка дрогнул. - Подался я, было, в Питер, на заработки. Видите ли, в Киеве, будучи студентом, влюбился я в очаровательную девицу Евгению Борисовну Гронфайн. Влюбился пылко, страстно. И не медля ни минуты - женился. Красавица жена, дом, дети. Срочно нужны были средства. Вот и подвизался я гастарбайтером в Санкт-Петербургскую газету «Новый Вован». Пошли статьи, рассказы, мгновенная популярность, успех. Максим Горький даже сказал: «Талант!». Да тут оказия случилась. Завистники-коллеги забросали редакцию письмами с требованием судить автора нашумевших рассказов «за порнографию».
- ход против модного автора пошел, как говорится, черный пиар. Чтобы замять скандал, услали меня корреспондентом в горячую точку, в Донецк, в отряд ополченцев, под командованием какой-то шантрапы Димедролы. А там сразу вопросы: кто такой, откуда? Узнают, что из Одессы. Значит шпион. Затолкали в подвал. Били, пытали, хотели вытрясти признание, что я, мол, провокатор и шпионю в пользу НАТО. Я, если честно, вначале не понял. Думал – розыгрыш. Я им говорю: «Перестаньте сказать. Вы кого за адиёта держите? Я такой же натовский шпион, как вы кванджунский* гицель!»
Особенно зверствовал некто Киви, главарь группировки «Сомали». Каждый раз перед допросом сей резвый горный скакун ставил на стол ящик «Саперави», наливал вино в антикварный рог, инкрустированный драгоценными камнями. Зарядившись, надевал армейские берцы, весом два кило, набрасывался на пленника и месил его ногами. Включал лезгинку, снова заряжался «Саперави» и, танцуя вокруг поверженного, стремительно метал в него ножи. В финале допроса становился на стол и с триумфальным ревом прыгал несчастному на голову. Говорили, этот ханыга был неутомим и ухайдакал, шкиля макаронная, бог весть сколько народу. Берцы, и те не выдерживали, разваливались к концу «боевого» дня.
Что вы думаете, мсье Яков, эти обер-поцы, в конце концов, приговорили меня, известного всей стране писателя Бабеля, к высшей мере, вывели на затрушенный двор и расстреляли. Кинули, словно какую-то шваль, в грузовик с пометкой «Груз 200» и доставили в Подмосковье. Где и погребли - на Донском кладбище, в общей могиле №1, вместе с другими безвестными жмуриками.
Представляете, мсье Яков, я даже ничему не удивился. Потому что за долгие месяцы плена ко всему привык. Привык к тому, что меня били. И других били. Всех били и всех расстреляли. Тысячи. Миллионы. Просто так. За ни за что. Оказывается, мсье Яков, и к беспределу можно привыкнуть. О тех, кто меня убивал, не хочу сказать ничего плохое, дай бог им здоровья, но это такие паскудные люди…
Бабель вздохнул, будто сам не верил в то, что рассказал.
- Так бы я, мсье Яков, и сгинул без вести. Если бы не мой спаситель, - Бабель погладил по брюшку осклабившееся колесо, - истинно говорю, не стоять бы мне с вами на Приморском бульваре.