— Скажите пожалуйста! — усмехнулся Дирижер. — Мы что-то смыслим в технике. Мы даже задаем вопросы. Ну что ж, Гром, мы тебе тоже зададим задачку. И всего один вопрос…
Прилипала услужливо хихикнул в кулак, а Никушор отвернулся. Этот долговязый наставник стал его раздражать.
… Между тем Сергей заводит интрацикл. По картодрому уже несутся картинги, и он спешит к ним присоединиться. Появление необычной машины вызывает у зрителей восторг. Они вскакивают с мест, размахивают руками, пускают в небо разноцветные шары.
— Как же он им управляет? — спрашивает Гром.
— Движениями корпуса. Наклонится вправо — и машина повернет вправо.
Сергей поворачивает интрацикл и начинает гонки. Стадион бушует. Машина оставляет за собой картинги и мчится вперед, все увеличивая скорость.
Ешану начинает волноваться. Лицо его напряжено.
— Не сорвать бы мотор.
Интрацикл уверенно идет к финишу.
Вскочив, Гром размахивает руками…
— Смотрите, — сказал Дирижер, — наш голубь собрался в полет… Полетел, полетел! Слушай, Прилипала, это же гениально: голуби и Гром! Ты понял?..
Но Прилипала был весь в телевизоре, а Никушор только пожал плечами на слова Дирижера: этот парень умел быть занудой. «Он такой нуда», — сказала бы о нем школьная гардеробщица тетя Фрося. И была бы права.
… Стадион бушует. С мест вскакивают Ешану, ребята, болельщики. Но вдруг на повороте мотор интрацикла начинает «кашлять». Сергей рвет рычаги. Мотор глохнет. Интрацикл пробегает еще несколько метров и останавливается.
С ревом проносятся к финишу картинги. Срываются с мест и бегут к интрациклу кютовцы. Сергей сходит на землю. Ребята подхватывают интрацикл. С опущенной головой уходит Сергей в сторону трибун. Они встречают его сочувственным гулом. Встает огорченный Лукьян Кузьмич, бросает свисток Эмма Борисовна.
Ешану говорит диктору:
— Ничего, мы еще поборемся… Правда, придется поработать. В конструкции много неясного.
Гром, стоя рядом с Ешану, кивает головой…
— Ничего, — уверенно сказал Дирижер, выключая телевизор. — Гром как завяжет, так и развяжет. Мы ему поможем… Верно, Прилипала?
Прилипала осторожно хихикнул в кулак.
«ПРОКЛЯТАЯ СПЕШКА»
Утром Никушор проснулся от шепота. Матовое стекло двери проявило смутные силуэты мужчины и женщины. Они целовались.
— Ну, я пошел, — тихо сказал отец.
— Может, задержишься? Вторым рейсом поедешь?
— Не могу.
— Проклятая спешка, — вздохнула мама. — Ты бы когда-нибудь поговорил с Никушором. Взял бы его с собой. Он же совсем не знает твоей работы… Парень без дела болтается.
— Вот возьму отпуск, — начал Яган, но тут же виновато замолчал.
— Отпуск отпуском. Сейчас что делать? Трудно с ним. Не мальчишка и не взрослый. Всего намешано. То из него ребенок выглянет, то мужчина…
— Растет он…
— Безразличный уж больно… Вот я, помню, девчонкой была — все деревья излазала. А он ни об одну ветку штанов не порвал. Сидит и сидит. В пол уставится и сидит. Или телевизор смотрит. Или в книгу уткнется.
— Что ты предлагаешь?
— Ты бы сказал ему: так нельзя. Надо же что-нибудь делать… Ну пусть скамью сколотит. Табурет, что ли… Он же за всю жизнь молотка в руках не держал.
В ее послевоенном детстве было много огорчений и тяжелого труда. Но она привыкла работать. Это же так просто: встать едва позолотит окна заря, пробежать, пока еще свежа роса, в легком платьице в хлев, подоить пахнущую домашним теплом и цветами корову, слушая, как звонко брызжут белые струи в ведро, выгнать буренку на пастбище, натаскать воды в бочку, подмести полы пахучим зеленым веникам, пройтись влажной тряпкой по солнечным половицам, выгладить платье и только после этого взяться за учебники…
Трудно? Но как же иначе?
Мама затемно уходила на хлебозавод, сестренка спала, алыми губами прихватив край подушки. Сунуть ей в рот завернутый в тряпочку мякиш, и можно бежать… Вот только не забыть бы еще для сестренки кружку молока. Потом запереть дверь огромным амбарным замком, спрятать ключ под зеленый замшелый камень и бежать, спасаясь от собак и уличных мальчишек.
«Табурет!» — с иронией повторил про себя Никушор. А какой скандал они подняли, когда он взял пилу и попытался распилить порог… А молоток?.. Целый день напоминали, что он вбил гвоздь в стеклянную дверь. Невооруженному глазу было видно, что она разваливается.
Гвоздь здоровый? Ну и что? А где взять другой? Может, в скобяном? Но на рынок так просто не съездишь. Как же! «Далеко и опасно — от машин земли не видно»…