На углу следующего квартала стояла новенькая будка. Никушор с облегчением перевел дыхание, рванул на себя дверь. Ветер шевельнул срезанные языки проводов…
Еще через квартала два Никушор, наконец, нашел таксофон с трубкой. Торопливо набрал номер.
— На улицу Цветов… Скорее!
Трубка донесла до него молодой женский голос:
— Алло! Алло! Я вас слушаю, слушаю…
— Человеку плохо! — крикнул Никушор. — Сердце.
Но женщина, видимо не слыша его, все повторяла:
— Алло! Алло!
Никушор выскочил из будки. У одного из подъездов он поспешно снял с рычага трубку, набрал номер. Трубка молчала. Он отчаянно дул в нее, но она молчала. Тогда он поднял глаза, на мгновение застыл, увидев оборванные провода, и тут же швырнул трубку в распахнутую дверь.
Туманным взглядом Никушор уставился на нее, и ему показалось, что он слышит, как из трубки пытается вырваться на свободу молодой женский голос: «Алло! Алло! Я вас слушаю… слушаю…»
Он поднял трубку и повесил на рычаг…
Когда подходил к своему дому, от подъезда уже отъезжала «Скорая помощь»…
— Дней пять пролежит, не меньше, — говорил Челле Лукьян Кузьмич. — А ты молодец, быстро справилась… Как это тебе удалось?
— А я сбегала в больницу, — сказала Челла. — Она здесь рядом.
Никушор свернул за угол. Ему показалось, что Челла идет следом. Пройдя несколько кварталов, он увидел больницу. В приемном покое медсестра сухо сказала:
— Сегодня к ней нельзя.
— Хорошо, я приду завтра. — Он повернулся и толкнул Челлу, которая, конечно же, торчала за спиной. — А ты ступай, — бросил Никушор. — И больше за мной не ходи.
Наступила ночь. Никушор устроился в больничном сквере на скамейке. Тихо струилась вода небольшого фонтана.
Никушор вздохнул. Он вдруг увидел себя в городском саду, на гранитном парапете. Сквозь черный гранит пытаются пробиться синие молнии. Они замурованы камнем, но никогда не умирают.
На плече у Никушора ласты: пара больших — голубоватых, и пара зеленых, поменьше.
Какое солнце было в тот день, как блестела вода бассейна, как свежо она пахла!..
Из дома напротив с вывеской на дверях «Молдбурводстрой» толпами выходят люди. Одни, прощаясь, пожимают друг другу руки, другие приподнимают шляпы, третьи коротко кивают головой. «Залпы» массивной двери не прекращаются ни на минуту. Никушор не сводит с нее глаз.
— Что это — ласты? — Перед ним стоят двое мальчишек. Один из них в желтой майке с коричневым силуэтом волка и надписью «Ну, погоди!» дотрагивается до ласт пальцем.
— Сам не видишь?
— Вижу.
— А у меня зато велик есть, — говорит второй мальчуган в белой, густо усеянной красными цветочками рубашке. — Подумаешь — ласты! Вот поедем с отцом на лиман, он мне еще не такие купит! Правда, Жека?
Жека солидно кивает головой.
— Не будь жадиной, — тянет ласты мальчуган «в цветочках». — Дай померить.
— Проваливай! — Никушор в сердцах замахнулся, но вдруг передумал и сбросил с плеч ласты, те, что поменьше.
Мальчуган тут же уселся на парапет, надел ласты, спустил ноги в бассейн и стал шумно шлепать по воде. Крупные брызги полетели Никушору в лицо.
Дверь учреждения «выстрелила» особенно громко, вытолкнув на улицу толстого человека. Он не торопясь запер дверь и спрятал ключ в карман.
— Хорошие ласты, — с сожалением сказал мальчуган, вытаскивая ноги из пенистой воды.
Никушор вытер ладонью мокрое лицо.
— Возьми их себе.
— Ты что? — мальчуган даже отступил на шаг.
— И ты возьми, — Никушор протянул другую пару Жеке. — Бери, бери, не бойся. — Он сунул ему ласты и отвернулся: — Мне они больше не нужны.
— А я и не боюсь, — сказал Жека, глотая слюну. — С чего ты взял?
Никушор провел рукой по граниту, сквозь который упорно пробивались на волю синие молнии, и быстро пошел из сквера, а Жека, опасливо повертев пальцем у виска, стал надевать ласты…
Никушор заворочался на скамейке, потянул носом. Запах свежей воды тревожил. Он отвернулся от фонтана и закрыл глаза. И чего ему вспомнились эти двое? Ласты, черный парапет, синие молнии, которые всегда хочется выпустить на волю…
Уснуть бы… Но сон не шел. Странная штука сон! Как он начинается? Никушору никогда не удавалось подкараулить его начало. Однажды он даже сел вечером в кресло и решил дождаться сна. Сон придет, Никушор мигом свалится в постель и тут — бац! — схватит его первую нить. А там и размотает весь клубок.
Так он и сделал: уселся с вечера в кресло и стал ждать. Когда же, наконец, начнется? Но проходили минуты, часы, а сон упорно не начинался. Дрема стала склеивать веки, и Никушор придвинулся к постели.