Проснулся Никушор от того, что кто-то тряс его за плечо.
— Не надо так долго спать, — говорила Дорина Ивановна. — Это вредно.
Протирая глаза, Никушор пошел умываться. Мать никуда не торопилась. И это было странно. Он нехотя умылся и сел за стол.
Утром из их дома всегда бежали, словно ему грозила беда. Хлопали двери, «выстреливал» лифт, лестничные площадки гудели от топота множества ног, звонко распахивались и с грохотом захлопывались двери подъездов. Все бежали. Никто не останавливал по дороге соседа, не окликал, чтоб переброситься несколькими словами.
Глаза всех искали транспорт — троллейбус, автобус, такси, «Жигули», «случайно» проезжающего частника. Но вот наконец все устроились — втиснулись в автобусы, повисли на подножках троллейбусов, уговорили таксистов, поладили с частниками.
Оглушающая тишина обрушивалась на дом. Никушора всегда неприятно поражала ее безысходность. Ему казалось, что он находится в каменном мешке.
На их площадку выходило две двери. Но кто жил за ними? Никушор не знал.
По утрам он всегда долго искал свою школьную сумку, вернее, то, что от нее оставалось после школьных баталий, находил где-нибудь под диваном, сгребал, не глядя, со стола учебники и тетради, сбрасывал все это в сумку и уходил из дома. Нейлоновые занавески оставались досматривать ночные сны, но и их спешащий куда-то ветер старался вытянуть из окна.
Вечером в дом бежали, как на пожар. Снова грохали двери, топот заливал лестничные площадки, падал и взлетал лифт.
Но вот волна набега откатывалась. Дом наполнялся звуками джазовой музыки, криками героев приключенческих лент, голосом Папанова, который все еще продолжал в мультфильме стращать отважного зайца…
Теперь можно было открыть дверь. Никушор выглядывал на лестничную площадку. Она была пуста — в каждой квартире добросовестно работал телевизор.
Стены дома обеспечивали надежную слышимость: слева смотрели хоккей, справа — «Кабачок 13 стульев», над головой во весь свой зычный голос пела Зыкина. Правда, наверху телевизор, случалось, выключали, и тогда кто-то подолгу терзал пианино: «Мне бесконечно жаль моих несбывшихся мечтаний…»
Хотелось заткнуть уши ватой, лечь на диван и зарыться в подушку. Хотелось кричать… нет, не от боли, не от горя — от удивительного одиночества среди взрослых.
Была еще, правда, у Никушора надежда: новый дом обживут, люди сойдутся, узнают друг друга поближе, появятся и у него новые друзья.
Но дни куда-то бесконечно торопились, не оставляя времени на встречу. Огромный дом с его сотнями людей по-прежнему оставался для Никушора каменным мешком. Почему? Это был трудный вопрос. И ответ на него найти не удавалось…
— В одиннадцать часов мы с тобой идем в планетарий, — говорила между тем мама. — Потом — на аттракционы, пообедаем в кафе, можем сходить в кино…
Никушор рассеянно жевал.
— Ну, а если не в кино, — продолжала Дорина Ивановна, — то в цирк…
— Ма! А вы с отцом хорошо живете?
— То есть?..
— Ну… дружите? Ты все одна да одна…
— Не задавай глупых вопросов. И не проливай молоко на стол. — Дорина Ивановна встала и вышла из комнаты.
Никушор вскочил из-за стола. Чашка, из которой он только что пил, упала на пол и разбилась. В комнату вошла Дорина Ивановна.
— Что я наделал… — с огорчением сказал Никушор и присел на корточки, чтоб собрать осколки. Но вдруг не выдержал и… заплакал.
— Что с тобой, Никушор? — шепотом спросила мама, опускаясь рядом с ним на колени.
— Чашку жалко, — всхлипывая, признался он. — Это же папина… Любимая.
Дорина Ивановна обняла его за плечи.
— Ну, перестань… ну, хватит. Экая невидаль — чашка… Другую купим. Вот пойдем сейчас и купим. А хочешь, сперва в цирк отправимся? Мне сегодня в ночь выходить…
Никушор слушал вполуха. Прижимаясь к маме, он вдруг остро почувствовал, как давно уже не хватало ему этих спокойных слов, этого объятия.
А Дорина Ивановна подумала, что совершенно не знает сына. Ну разве могла она себе представить, чтобы он так разволновался из-за какой-то чашки? Да и когда она могла его узнать? Когда? С утра до ночи работа, работа, работа… «Скорая помощь»… Но сначала был детсад…
Она еще теснее прижала к себе сына, и вдруг что-то давнее, полузабытое, но дорогое захлестнуло ее…
— Дети! Дети! — зовет звонкий женский голос.
И девочки, оставив в песке совки, бегут на зов.
— Дети! Идите скорей, попрощаемся с Дориной Ивановной.
Вылезают из фанерных космических кораблей и деревянных автомобилей мальчишки и тоже бегут.