— Тут собачий лай записан…
— Собачий лай? — засмеялся Никушор. — Ну и что? Удивил. — Он махнул рукой. — Очень надо! Мне домой пора… Конструирую электрослона, — с этими словами он отвернулся.
— Яган! — на улицу выглянул Ешану.
Никушор повернул голову.
— Александр Филиппыч Яган кем тебе доводится?
Пожав плечами, Никушор пошел прочь.
Ешану молча смотрел ему вслед…
«ЧЕЛОВЕК ИЗ ПЛЕМЕНИ «ТВ»
Кем ему доводится Яган? Смешной вопрос. А может, вовсе и не смешной? В самом деле, кем он ему доводится? Видит его Никушор сквозь сон, да и то по большим праздникам.
Правда, тогда в их квартире так широко пахнет полынным полем, грозовым небом, разогретыми на солнце камнями…
Никушору нравятся запахи вольного ветра и бескрайнего простора, которыми насквозь прохвачена куртка отца. От них щекочет в носу и почему-то хочется плакать. И самого себя погладить по голове. От жалости. К самому себе.
Никушор зажмурил глаза…
Вот он у колеса обозрения. Здесь ему отец назначил встречу.
Колесо вертится, а он стоит…
И ему вдруг стало очень грустно. Чего он ждет?
Бесконечно вертелись дни, но ни один из них не поднялся над другими. Хотелось совершить что-то большое, значительное. Но что?
А «Луна-парк» из Праги в тот раз был особенно красив! Ярко горели гирлянды разноцветных лампочек, взлетали голубые лодки качелей, шумно сталкивались серебристые электромобили, бежали по рельсам алые вагоны детского поезда, неслась по кругу карусель, крутилось огромное колесо, поднимая высоко над его головой этих задавак из седьмого «Б».
Ветер трепал их косички, желтые, красные, зеленые ленты, и от этой вертящейся радуги даже в глазах рябило.
Нужен ли был тогда ему отец? Здесь, на колесе обозрения? Нет, конечно. Можно было запросто схлопотать обидное прозвище. Например, «папин-мамин мальчик».
Но они с отцом договорились. Он обещал. Он сам предложил сходить в «Луна-парк». И Никушор согласился, стараясь не думать о возможных последствиях.
А дома узнал, что отец опять куда-то срочно уехал.
Мама помахала Никушору рукой и тоже ушла. И он опять остался один…
Во дворе Никушор увидел грузовик. В его кузове стояли новые телефонные будки. Автокран поднимал одну из них. Она медленно плыла в воздухе и казалась невесомой. Пенсионер Лукьян Кузьмич суетился рядом.
— А вы не скажете, — теребил он за рукав монтера, — когда в моей квартире поставят телефон?
— Когда надо, тогда и поставят, — бросил монтер.
Старик, вздохнув, отошел в сторону, а монтер замахал рукой водителю автокрана:
— Майна!.. Майна!..
Во дворе копали землю Челла со Светой. К ним и присоединился Лукьян Кузьмич. Увидев дворничиху с ведром, Никушор отвернулся. Но Эмма Борисовна уже успела его заметить.
— Ну как тут наши… общественные сыновья поживают? — кивнула она в сторону Никушора, подойдя к старику. — Из племени «ТВ», — Эмма Борисовна прищурилась. — Придумает же народ!
Лукьян Кузьмич не спеша снял пенсне.
— И что вы все заладили — трудные да трудные?.. Как посмотреть!.. Может, они, эти подростки, трудные потому, что им самим трудно?.. Вспомните, еще на заре нашей власти трудновоспитуемые…
Но в это время за его спиной грянула музыка. Лукьян Кузьмич резко обернулся. С огромным черным бульдогом шел по двору Дирижер. Был он в коричневой замшевой куртке, в белой сорочке при бабочке. Лорд нес в зубах японский транзистор. Шел не спеша, боксерским шагом — переваливаясь с ноги на ногу.
— Эмме Борисовне, Лукьяну Кузьмичу — мое почтение. — Дирижер слегка наклонил голову, а бульдог чуть-чуть опустил транзистор. Так они и прошествовали к воротам.
— Парень каков, а? — не выдержал Лукьян Кузьмич.
— Ой! — всплеснула руками Эмма Борисовна. — Не говорите! Жених.
— Вежливый, культурный…
— Да, да, ваша правда, — закивала Эмма Борисовна.
Никушор невольно посмотрел вслед Дирижеру. Тот шел медленным уверенным шагом.
Взяв ведра, дворничиха отправилась по воду. Никушор поплелся сзади. По дороге дворничиху остановил монтер.
— Что это старик задумал? Огород копает? — и монтер лукаво улыбнулся. — Синенькие, красненькие, верно?
— Какой огород? Какие красненькие? Мы тут придворным воспитанием занимаемся. Ясно? А ты мне — синенькие!.. Нарожали детей, понимаешь, а смотреть некогда. Вот и выходит: сироты при живых родителях…
Никушор, услышав это, вздрогнул.
— Я тебе так скажу, — продолжала дворничиха, — двор — их отец, ну а дворничиха, выходит, — мать. Верно я говорю? — и она подмигнула Никушору.