Пацан вытащил из кармана деньги, смятую крупную купюру, моментально ввинтился в очередь - и исчез, только полосатая рубашка мелькнула. Степан Кириллович остановился в некоторой растерянности. Что он вообще тут делает? Бред какой-то! Надо, наверное, развернуться и уйти, а этот богатенький буратино пусть ищет себе другого спутника... Но буратино уже возник перед ним, буквально из ниоткуда, и в одной руке он сжимал два билета, которыми торжествующе помахивал, а в кулаке другой был у него зажат целый ворох разноцветных бумажек, - сдача. Небрежно запихнув этот ворох в карман шортов, мальчик снова вцепился освободившейся рукой в Степана Кирилловича и заторопил:
- Пойдемте! Ну пойдемте же! Да тут совсем рядом, что вы, не видите?
И глаза у него горели таким нетерпением, что показались уже не светло-голубыми, а вовсе даже темно-серыми, а то и карими. Совсем сбитый с толку темпом разворачивающихся событий и смутно соображая, что отпор надо было давать гораздо раньше, а сейчас на попятный идти по меньшей мере глупо, Степан Кириллович позволил прибуксировать себя на открытую заасфальтированную площадку, где он, старательно глядя только себе под ноги, нутром почуял нависающую громаду непрерывно находящихся в движении могучих металлических конструкций.
- Ну вот, - радостно выкрикнул мальчик, возбуждение которого нарастало с каждой минутой. - Вот оно - колесо! Правда, огромное? Здорово! Ведь здорово же?!
И он подтащил совершенно деморализованного напарника к деревянным ступенькам, ведущим на исшарканный тысячами подошв помост. Сбоку мелькнула забравшая у пацана билеты тетка в чем-то джинсовом, и вот они уже поднялись туда, где огромное и металлическое двигалось совсем рядом, буквально вплотную.
Звякнуло железо, и какие-то фигуры, весело переговариваясь, соскочили сверху на помост и убежали прочь, спустившись по ступенькам. Мальчик сильно дернул Степана Кирилловича за руку:
- Ну, залезайте же! Свободная кабинка!
И сам уже мелькнул сандалиями, запрыгнув на шаткую, раскачивающуюся, проплывающую мимо платформу. Степан Кириллович парализованно остолбенел, но кто-то, кисло дыхнувший на него пивом и табаком, буквально рывком за подмышки вздернул его ту же платформу и, лязгнув железным, преградил путь назад.
Пол качался и плыл, и у Степана Кирилловича подкосились ноги, но ничего страшного не произошло, потому что он всего лишь уселся на пластиковое сидение. Мальчишка уже сидел напротив него, и был он весь - радость и восторг.
Их кабинка медленно и до жути необратимо поднималась вверх.
- Мне брат сказал, - обязательно крутанись на колесе, если хочешь понять, как летают птицы, Степка!
Вздрогнув от неожиданного упоминания своего имени, Степан Кириллович незнакомым самому себе хриплым голосом спросил:
- Что же, это ты - Степа?
- Ну конечно, а кто же? Он же мне говорил, не вам! - выкрикнул мальчишка, вскакивая на ноги и жадно осматривая открывающуюся панораму. - Славка - мой брат! - он изучает птиц! Это называется! орнитолог! и я тоже! буду! орнитолог!
Он чуть не приплясывал, этот сумасшедший ребенок, вертелся во все стороны, раскачивая при этом и без того угрожающе шаткую кабинку. Куда делся его добропорядочно-аккуратный вид? Волосенки взъерошены, воротник рубашки завернулся наполовину вовнутрь, глаза - кажется, уже совсем темные! - сверкают азартом, и весь его повернутый к соседу профиль словно рвется вперед, вперед... хотя, простите, да ведь он же был курносым?! Степан Кириллович даже тряхнул головой, как от наваждения. Что за черт? Был же - он отлично помнит! - белобрысый, курносый, голубоглазый мальчишечка... А сейчас напротив него стоял, судорожно схватившись рукой за металлическую штангу, смуглый, остроносый, черноволосый пацан!