Он немного помолчал, но я так и не услышал щелчка в трубке.
– Вы еще там, Макканн?
– Ага, вроде того. Задумался я, – пробормотал он. – Я б хотел там с вами быть, когда босс в себя придет. Но нужно ж вроде как проверить, что там с этими двумя бабенками. Я поговорю с нашими парнями и перезвоню вам, ежели еще не шибко поздно будет. Все, бывайте, док.
Я вернулся к Брейлю, обдумывая услышанное. Чтобы упорядочить разрозненные мысли, я поделился рассказом Макканна с моим ассистентом. Он выслушал меня, не перебивая, а потом сказал:
– Гортензия Дарнли идет к мадам Мэндилип, та дает ей куклу, просит позировать. Дарнли обжигается и получает мазь. Потом умирает. Петерс идет к мадам Мэндилип, та дает ему куклу, он обжигается и, возможно, получает мазь. Он умирает точно так же, как и Гортензия. Вы видели куклу, для которой он позировал. Гарриет делает то же самое. И умирает, как Петерс и Гортезия. Что теперь?
Внезапно на меня навалилась усталость. Непросто пережить крушение собственного представления о мире: раньше все казалось мне логичным и упорядоченным, я жил во вселенной, где действовали законы причины и следствия. И вдруг все пошло прахом.
– Я не знаю, – едва разлепив губы, пробормотал я.
Встав, Брейль потрепал меня по плечу.
– Отправляйтесь спать, доктор. Медсестра позовет вас, если Рикори проснется. Мы со всем этим разберемся.
– Мы будем отважно идти вперед, какие бы преграды ни стояли на нашем пути, – в шутку сказал я.
– Да. Мы будем отважно идти вперед, какие бы преграды ни стояли на нашем пути, – без тени улыбки повторил Брейль.
Когда мой ассистент ушел, я надолго погрузился в раздумья. Чтобы отогнать от себя неприятные мысли, я решил почитать. Но мне никак не удавалось сосредоточиться на тексте, и я оставил эту затею. Как и палата, в которой лежал Рикори, мой рабочий кабинет находился в пристройке с задней стороны дома, окна выходили в сад. Я подошел к окну и выглянул во двор. И вновь меня охватило ощущение, будто я застыл перед дверью, которую необходимо отпереть, но у меня нет ключа. Отвернувшись от окна, я с изумлением обнаружил, что уже десять часов вечера. Решив не переходить в спальню, я выключил свет и прилег на диван. Почти сразу я провалился в глубокий сон.
Среди ночи я вдруг проснулся – мне почудилось, будто кто-то позвал меня. Я сел на диване, прислушиваясь. В комнате царила тишина. И внезапно я понял, что это странная, гнетущая, чуждая тишина. Густая, как кисель, она заполнила весь мой кабинет, не давая ни единому звуку извне прорваться сюда. Вскочив на ноги, я включил свет. Тишина отступила, будто вытекая из комнаты – медленно, неспешно. Затикали часы – словно с них сдернули поглощающее звук покрывало. Помотав головой, я подошел к окну и выглянул наружу, ловя прохладный ночной воздух. Перегнувшись через подоконник, я посмотрел на окно палаты Рикори, схватившись рукой за виноградную лозу. И вдруг я почувствовал, что лоза дрожит, будто по ней карабкалось какое-то мелкое животное. В палате Рикори вспыхнул свет. В кабинете за моей спиной включился сигнал тревоги – это означало, что больному срочно требуется моя помощь. Я выбежал из комнаты. Очутившись в коридоре, я увидел, что телохранителей перед палатой нет, а дверь широко распахнута. Добежав до порога комнаты, я застыл в дверном проеме. Один телохранитель ползал перед окном, сжимая в руке пистолет. Второй припал на одно колено рядом с телом на полу, дуло его оружия было направлено на меня. А за столом в палате сидела медсестра. Ее голова безвольно свисала на грудь – девушка то ли спала, то ли потеряла сознание. В постели никого не было. Рикори лежал на полу!