Невыполненный обет виделся ему страшнейшим из возможных грехов. Обман он считал позором воина, а ложь – наиболее противным поступком для свободного человека.
Льеф встал следом за Руном и сказал, что вместе с ним выполнит клятву.
***
Прошло полгода. Из плаванья вернулось три драккара из девяти. Зато палубы их полнились добычей – дорогими тканями, золотыми браслетами… и рабами.
Льеф со свистом втянул воздух и снова выпустил его из ноздрей. Поднёс кубок к губам, но так и не сделал глотка.
Сегодня утром он принёс дары к трону конунга. Конунг Эрик встал со своего места, обнял его и приветствовал как сына. Но всё же Эрик задал вопрос, который заставил Льефа испытать стыд.
– Всю ли добычу ты мне показал, благородный Льеф?
Эрик был мужем высоким и статным. Все соглашались, что не было среди знатных северян более привлекательного и представительного. Густые мягкие волосы его блестели как золото. Сильное тело, умные глаза.
На пиру он был весел, на тинге – красноречив, к друзьям великодушен, а к врагам – суров.
Иными словами, Эрик был красавцем. И хотя имел жену, не одна девушка смотрела с тоской ему вслед.
Льеф смотрел в его бледно-голубые, как чистое небо зимой, глаза, пытаясь угадать, есть ли в словах конунга подвох.
«Он не мог знать. Наверное, не мог. Да и разве изменит что-то в хозяйстве конунга одна рыжеволоса рабыня? Раненая чужачка и в поле-то работать не сможет».
– Я всё тебе показал, – сказал Льеф, – что достаточно ценно, чтобы тебя заинтересовать.
– Вот как? – Эрик нахмурился, как будто что-то всё-таки проведал.
– Конечно. Ведь не захочешь же ты, чтобы я клал к твоим ногам снятый с убитого башмак? Или другой мешок кожи, такой же бесполезный?
– Пожалуй, так, – Эрик, казалось, развеселился. Он хлопнул Льефа по плечам, и тот перевёл дух. – Ты хороший воин, Льеф. И ты выполнил данный обет, как и твой брат. Вы двое – гордость моя. Не зря я тебя воспитал.
Он крепко обнял Льефа, задержав в объятьях немного дольше, чем тот хотел, но затем отпустил и, взмахнув рукой, приказал:
– Сегодня устроим пир. Пусть женщины достают лучшие яства из закромов! Сегодня с юга вернулся мой сын! И ещё один юноша, которого я люблю не меньше!
Напоследок конунг выбрал себе из добычи лучшие украшения и одарил Льефа наручем, который достал из сундука – как одаривал только лучших из героев, вернувшихся с чужих берегов.
– Носи его, – сказал Эрик негромко, надевая изукрашенный орнаментами обруч на руку Льефа, – и помни меня.
Льеф сглотнул, но ответил лишь кивком.
***
– Сестра моя выткала знамя, и ворон распускал крылья для полёта на том полотне. Удача рода конунгов передалась нашей дружине через её руки, и едва мы высадились на берег, знамя наполнил ветер, предвещавший победу – как всю дорогу наполнял наши паруса! – голос Руна, возвышавшегося над дружинниками, перекрыл шум музыки, и все взгляды устремились на него.
Дружинники, вместе ходившие в поход, по возвращению домой сидели рядом и на пиру. И Рун был во главе их стола, а Льеф – по правую руку от него, хотя на чужом берегу они вместе направляли дружину в бой.
В венах Руна текла чистая кровь, в то время как судьбу Льефа навсегда запятнала судьба его матери, рождённой от рабов.
На плечах Руна лежал шёлковый плащ до пят, вышитый золотом. А сверху стлались волны золотистых, как лучи утреннего солнца, волос.
Льеф отвернулся, предпочитая разглядывать гостей. Он был в таком же плаще из тонкого же шёлка, с искусным шитьём по краю.
Женщины, как велел обычай, расположились за отдельным столом. Самая знатная – во главе, а другие – по бокам от неё. Они тоже сидели по старшинству, как и мужчины, и чем выше положение мужа, тем знатнее считалась и жена. Порядок этот был настолько важен, что нередко из-за него между гостями возникали громкие споры, кончавшиеся смертельной враждой.
Девушки в платьях из льна и шерсти скользили вокруг столов, разнося рога с напитками. Разноцветные юбки их казались всполохами пламени на фоне тёмных одежд мужчин.
Головные повязки покрывали заплетённые в косы волосы. Яркими пятнами выделялись в полумраке алые, шитые золотом ленты. Желая выделиться перед подругами или привлечь взгляд мужчины, каждая по-своему укладывала эти ленты – кто конусом, кто шаром.
Длинные волосы дозволялось носить лишь свободным людям: рабам и женщинам дурного поведения их обрезали.
Лишь светлые кудри считались признаком красоты – такие, как у Руна. Терпимо относились и к каштановому цвету. Любили, правда, и рыжие – подобные шевелюре Тора.