А нелюдям легче до цели дойти,
Крутнуть колесо, оказаться в чести.
О, мандала!.. Вьется дорожная пыль.
Печальная сказка. Жестокая быль.
4
Мандала… На вечной той орбите
Устремленья не всегда равны.
Трудолюба радуют открытья,
Краснобая — званья и чины.
Мастер, делом непрестанно занят,
Не всегда горазд на словеса.
Прохиндей хвастливо барабанит,
Словно он создатель колеса.
Рвется бездарь к ложному величью.
У коварства — происки свои.
Вновь слышны, как в стародавней притче,
Визг свиньи, шипение змеи.
Колесо, безудержно вращаясь,
На своем пути встречает вновь
Радость и печаль, восторг и зависть,
Страх и смелость, ярость и любовь.
…Ну а я-то сам к чему приучен?
Делу равен мой аварский стих?
Право, я не хуже и не лучше
Многих современников моих.
Сын своих родителей ушедших
И родитель взрослых дочерей,
О разлуках думаю и встречах,
О недальней старости своей.
Знаю, мне, как смертному любому,
Предназначен свой житейский срок,
И гляжу на этот мир с любовью,
Содрогаюсь от его тревог.
Все я помню — юных лет горенье,
Дни недуга, исцеленья миг.
Ощутил я высоту паренья,
Пустоту бескрылых дней постиг.
Был я и счастливым и несчастным,
Но всегда стремился к одному —
Стать к деяньям родины причастным,
Нужным стать аулу своему.
И к земным красотам приобщиться
Я пытаюсь, по тропе идя,
Стать песчинкой, снежною крупицей,
Бликом солнца, капелькой дождя.
А еще надеюсь не однажды
Словом и поступком дать ответ
Нелюдям, что вставить палки жаждут
В колесо быстротекущих лет.
5
Крупицы быта, были и легенды,
Картины прожитых годов и дней,
Вы — специальные корреспонденты
Необозримой памяти моей.
Вновь занавес взвивается над сценой,
Где весь я на свету и на виду,
Где разговор прямой и откровенный
Я с вами и с самим собой веду.
Не ведая усталости и лени,
Я тут и композитор и поэт.
Вращается пластинка размышлений,
Как мандала… Конца ей тоже нет.
Я мать однажды попросил ответить,
В чем жизни назначение и цель?
И, просияв, она сказала: — Дети!
Всего дороже в доме колыбель.
Отец изрек, подумав: — Мирный пламень
В домашнем очаге всего святей.
Его, дерзнув поссориться с богами,
Нам даровал бессмертный Прометей.
А мельник, весь покрыт мучною пылью,
Своею мыслью поделиться рад:
— Стремление к земному изобилью,
Наш хлеб насущный — выше нет наград.
Абуталиба я спросил, поэта,
И заиграл он тихо на зурне.
Потом сказал: — Простая песня эта
Всего нужней, всего милее мне.
— В чем жизни суть, не скажешь ли, приятель?
Не размышляя, весельчак сосед
Привлек жену-красавицу в объятья.
— Тебе, Расул, понятен мой ответ?
Взметнулся тамада: — Какое благо,
Беседуя с друзьями, пить вино!
Да здравствует живительная влага,
Которой насладиться нам дано!
(Без ханжества и фальши подтвердим мы
Его слова. И тост произнесем.
Но, чувство меры, ты необходимо
В застолии. Как, впрочем, и во всем.)
— В чем жизни суть? — я спрашиваю многих.
По-разному об этом говорят.
Одним нужны далекие дороги,
Другим взрастить бы у крылечка сад.
Для моряка всего прекрасней море,
Для живописца — Моны Лизы лик.
Что ж, каждый прав. Признанье не оспоришь.
А свет многообразен и велик.
Я собеседникам желаю счастья,
Близки мне мысли их и голоса.
Сливаясь вместе, личные пристрастья
Дают толчок вращенью колеса.
«Мир вам! Салам алейкум!» — в дом вхожу я.
Хозяева в ответ: «Мир и тебе!»
Мир всем! Усвоить истину такую —
Вот главное в любой людской судьбе.
6
Луч прощальный вспыхнул, опаляя
Эвереста снежное плечо,
В облака оделись Гималаи,
Но струна не замерла еще.
Три гряды — чем далее, тем выше
Мощное нагроможденье скал.
Человечества крутая крыша,
Государство дальнее — Непал.
Предаюсь нелегким размышленьям,
Продолжаю давний разговор.
Сквозь века по этим трем ступеням
Ты восходишь, королевство гор.
Словно странник, что блуждает слепо,
Путь по звездам пробуя найти,
Так и ты, Непал, уставясь в небо,
Надрывался в поисках пути.
Ты познал и беды и лишенья,
Свод беззвездный нависал, суров.
И тогда для самоутешенья
Ты придумал тысячи богов.
Веришь ты, что с этих снежных граней,
Облакам и тучам вопреки,
Взорам сверхъестественных созданий
Открываются материки.
Но, когда от гнева и печали
Задыхался мир в аду войны,
Тысячи богов твоих молчали,
Озирая землю с вышины.
И в самой Европе в ту же пору
Не нашелся ни единый бог,
Чтобы в нем найти свою опору
Хоть один из мучеников смог.
Минареты высились безмолвно,
Купола окутывала мгла,
Не откликнулись на колокольнях
Онемевшие колокола.
Вдовы в саклях горестно рыдали,
Эхо отвечало им в горах,
Но к людским утратам и страданьям
В этот час не снизошел аллах.
Нет, не доходили до всевышних
Стоны матерей, раскаты гроз.
Отвернулся Будда, скрылся Кришну,
Никого не воскресил Христос.
Только палачи над Хиросимой,
Друг от друга отводя глаза,
Кнопку нажимая, возносили
Лживые молитвы в небеса.
А когда, грибом вздымаясь, грохнул
Адский взрыв, испепелив мирян,
Обессилев, библия оглохла
И ослеп зачитанный коран.