– Твою мать! – ругнулся Худой на внезапно, без поворотников, влезшую на их полосу женщину в годах на желтом «матизе» в ромашку. – Я худею с них! Понаберут машин в кредит, понакупят, на хер, прав, летают, не глядя, как «метеоры» в Кронштадт, а ты уворачивайся от них!.. – он резко посигналил подрезавшей его машине и повернулся к Инге. – У тебя как с этим? Водить умеешь?
– Права есть, – уклончиво ответила девушка, не став упоминать, что она получила их года три назад и с тех пор сидела за рулем пару раз.
– Права есть или нет, не важно. А вести машину сможешь?
– Какую? – не поняла Инга.
– Да хоть эту.
– Так ведь ты… Вы за рулем.
– Это пока ноге капкан не мешает… А вдруг меня подранят? Или завалят? Что будешь делать?
– Кто завалит? Какой капкан? – спросила Инга, которой было никак не взять в толк, шутит так Худой или нет.
Она почувствовала, как по спине неприятной толпой побежали мурашки, а в животе резко похолодело.
– Ладно, расслабься, – сказал вдруг коллектор и добавил чуть слышно: – Я худею…
Инга подумала, что лучше уж пусть «Nine Inch Nails» продолжают своей жуткой музыкой забивать ей в голову эти самые девятидюймовые гвозди, чем они будут вести такие малоприятные разговоры.
«Мерс» выскочил на проспект Энгельса, с каждой минутой приближаясь к месту назначения – поселку Парголово. Мелькнул парк – дореволюционные владения графов Шуваловых, в глубине которого находились искусственные пруды, из-за их формы названные Рубаха Наполеона и Шапка Наполеона. Потянулись коттеджные поселки, выстроенные на выкупленных у бывших собственников советских дачных участков. В одном из таких коттеджей жил… Инга достала из портфеля документы и взглянула на имя должника. Ну да, Олег Федорович Крюков.
Коммерсант, генеральный директор и владелец небольшого торгового дома, пытавшийся с помощью взятого у Козакова и его компаньонов кредита поправить дела. Не вышло. По данным разведки, его бизнес, пуская пузыри, пошел ко дну, что не мешало Крюкову этим будним днем устанавливать жаровню для барбекю недалеко от крыльца своего двухэтажного дома из красного кирпича. Делал он это энергично, с азартом. Зашел в пристроенный к дому гараж, вернулся с жидкостью для розжига. Запалил высыпанные в жаровню угли. Вынутым из красивого футляра штопором открыл бутылку красного вина. Рядом с громким смехом гонялись друг за другом молодая женщина в красно-белом спортивном костюме с патриотической символикой и мальчик лет пяти в вязаной шапочке и ярко-желтой куртке. Держа бутылку в руках, Крюков окликнул жену, что-то спросил. Та согласно махнула рукой. Бизнесмен плеснул вино в бокалы. Добродушное апрельское солнце радовало отдыхающее семейство теплом.
Сидевшие в припаркованной у дома напротив машине, Инга с Худым наблюдали за идиллией через огораживающий территорию решетчатый забор.
– Смотрю, он не парится, – с внезапной злобой прошипел сквозь зубы Худой. – В долгах как в шелках, а сам… Я худею с таких…
– Мне кажется, лучше смотреть на это с другой стороны. Благодаря таким у нас есть работа.
– Вот это ты прямо в цель ракету выпустила. Будет сейчас нам работа…
В кармане Худого затренькал дешевый мобильник.
– Да?.. Видишь их? Совсем нет совести у человека, как считаешь?.. Ага, калитка лоховская. Мы с новенькой заходим первыми. Ты – за нами… Не спеши, давай подождем, пускай он там первую порцию мяса жарнет. Пожрем хоть малец… Я худею, чего долго? Недолго! Куда торопиться?.. Ждем, я сказал!
Инга повертела головой, пытаясь увидеть, с кем разговаривает ее спутник. По всему выходило, что коллега Худого сидел в ржаво-белом, сильно поюзанном «транзите», приткнувшемся за два дома от них. Или это просто кто-то переезжает?
– Что ему сказать, помнишь? – посмотрел Худой на Ингу.
Та кивнула.
– Хорошо, что помнишь. Только этому ухарю говори, не говори – без толку. Третий месяц виляет, сука. Менты у него знакомые какие-то… Ну все, довилялся. Сейчас прижмем так, что брызнет из него, как из помидора. Небо с овчинку покажется.
От этих слов Инга обмерла, обеими руками вцепившись в портфель. Ощутила, как леденеют пальцы. Почувствовала, что захотелось в туалет. Устроилась клерком, а угодила, кажется, в разборки из-за чужих денег. Может, просто не выходить из «мерса»?