Через несколько дней он перестал улыбаться, сделался хмурым, неразговорчивым, постоянно огрызался на бабушку. Пропустил смену на работе, а потом исчез из дома. Тим догадывался о причине. Баловавшийся наркотиками еще до тюрьмы, но вроде бы излечившийся от этого недуга, после заключения Макс вновь плотно подсел на героин. Регулярно пытался завязать, переламывался, на время возвращался к нормальной жизни, но так же регулярно срывался, уходил из дома, не желая, чтобы брат и бабушка видели его в таком состоянии. Через день, ни на что не надеясь, Тим зашел узнать о брате в «Карусель». Вызванный кассиршей управляющий наорал на него и швырнул трудовую книжку Макса. Весь декабрь Тим подолгу бродил по городу, вглядывался в лица прохожих, спешащих по предновогодним делам, надеясь случайно увидеть Макса, чтобы схватить и, не расцепляя рук, увести домой. Но старший брат на глаза не попадался: либо зависал в притонах, уходя в дебри наркотических грез, либо вовсе убрался из города к кому-то из приятелей, которых Тим не знал. Наступил январь, потом февраль. Повседневные заботы притупили тревогу Тима и бабушки за Макса, но ждать его возвращения они не переставали.
Дождались.
Тим протянул свою руку к брату, взял его за бледную ладонь, услышал:
– Осторожно! У него руки обморожены.
Тим оглянулся на вернувшегося в палату доктора. Тот несколько секунд удивленно моргал – ясно, что не сразу заметил Тима – и пояснил:
– Его нашли в заброшенном доме. Ночевал там, это зимой-то. Удивительно еще, что не замерз.
Тим вспомнил уличный холод, пар изо рта при дыхании. На мгновение ему показалось, что его самого с ног до головы обдали ледяной водой из брандспойта. Как генерала – не из кино про охоту, а другого – настоящего, военного инженера, попавшего в плен и погибшего в немецком концлагере. Он вздрогнул, спросил:
– А почему Максим здесь? Почему его не лечат?
Врач потер лицо и произнес:
– Нечего уже лечить. Цирроз, печень отказала… Умирает… Он кто тебе?
– Брат, – шепнул Тим так тихо, что сам не понял, расслышал его доктор или нет. – А если печень пересадить? – спросил он чуть громче.
Врач хмыкнул, покачал головой, произнес негромко:
– Будто у нас тут десять штук в холодильнике лежат, дожидаются.
– Мою возьмите, – не раздумывая, предложил Тим. – Половину. Так ведь можно? Я в журнале читал…
Ладонь доктора легла ему на плечо.
– Можно. Только не у нас. Да и все равно не успели бы. Это же не так быстро.
– Сделайте хоть что-нибудь, – глухо сказал Тим и посмотрел на врача.
Отчаяние мальчика скрутилось в один узел с больничной атмосферой и на несколько секунд передалось доктору. Тот посмотрел в темное окно, собственное отражение в котором напомнило ему, что он не только человек, но и медработник, у которого не должно быть чувств к пациентам. Доктор произнес:
– Уже сделали. Укол обезболивающий…
Тим опустил голову, разглядывая линолеум такого оттенка, что, будучи чистым, он все равно казался грязным, и спросил с надеждой.
– Можно, я останусь здесь? С ним. До утра. Тут ведь, – он мотнул головой и вдруг всхлипнул, – все равно никого нет.
Врач прищурился в раздумье, потом решился и кивнул:
– Хорошо, но только до шести, пока моя смена. Позже персонал начнет подходить… И как ты доберешься домой потом?