— Разрешите, я с ней наедине поговорю? — обратился Пётр к завучу.
— Зачем? — напряглась та.
— Хочу узнать, правда ли у неё синяк от драки с соседкой, и с чего вдруг ей своё имя разонравилось, — усмехнулся Штелле, — Выйдите, пожалуйста, из комнаты.
С минуту они мерились остротой взглядов с завучем. Наконец она фыркнула и, схватив за руку стоящую столбом воспитательницу, вышла за дверь, неплотно её прикрыв. Пётр подождал минуту, а затем быстро подошёл к двери и толкнул её. Удара не было, но от двери отскочили с оханьем.
— Я же вроде просил оставить нас поговорить одних? — Штелле грозно зыркнул на смутившихся женщин.
— Маша — хорошая, послушная девочка. Я не понимаю, что на неё нашло, — попыталась огрызнуться воспитатель.
— Зоя Ивановна, я через пару минут подойду к вам в кабинет. Можете пока чайку горяченького сделать, а то я, кажется, простыл, — секретарь попытался перенаправить энергию педагогов в нужное русло.
— Конечно, Пётр Миронович. Только вы не мучайте девочку, — и женщины удались.
— Русская водка, чёрный хлеб, селёдка, — напел шёпотом Пётр, внимательно рассматривая попаданку.
Лицо девочки исказилось, она как-то совсем не по-детски охнула и открыла рот.
— Любовь и смерть. Добро и зло… — теперь уже со смешинкой в глазах речитативом продекламировал Штелле.
— Кто вы?
— Тот самый пенсионер, который подарил вам букет синих хризантем, перед тем как на нас обрушилась ферма, — развёл руками Пётр.
— Но ведь это невозможно! Где мы оказались? Какой сейчас год? Что вообще происходит? — вывалила девчушка с пронзительно-синими, как те самые хризантемы, глазами.
— Вика, успокойся давай. Тут крики и паника никак не помогут. Мы в том же самом городе Краснотурьинске. Сейчас 3 января, вот только 1967 года. Я не знаю, как это произошло. Ты, кстати, читала книги про попаданцев?
— Про попаданцев? Это как фильм «Туман», или эти французские комедии с Жаном Рено и Кристианом Клавье? — наморщила рот синеглазка.
— Насчёт Клавье не знаю, никогда особенно не интересовался актёрами — а вот Жан Рено там точно был. Только они попадали в будущее в своих телах, а нам вот эти достались, — Пётр ткнул в себя пальцем, — Это тело Первого Секретаря Горкома КПСС города Краснотурьинска. Ничего из прошлого реципиента я не помню. Только то, что знаю о нём из детства. Своего детства — я ведь здесь родился. Можно ведь считать, что нам с тобой повезло. Кто-то дал нам возможность прожить вторую жизнь. Тебе вон вообще почти пятьдесят лет скинули, радоваться надо, — вздохнул и усмехнулся одновременно Пётр.
Девочка слезла с кровати, подошла к двери и, открыв, выглянула в коридор.
— Эта тётка стоит в конце коридора, — сообщила она Петру, — И что делать-то теперь? Если мы скажем, что с нами случилось, то точно в дурдом угодим.
— А мы не будем никому говорить, — взял девочку за плечо и усадил её на кровать Штелле, — Будем жить-поживать и добра наживать. Или ты против наживания добра?
— Нужно найти Горбачёва и Ельцина и убить их, — из уст худенькой, даже тощей десятилетней девочки это прозвучало вполне себе грозно, — Меченого в первую очередь.
— Для начала нужно успокоиться и постараться на самом деле не попасть в дурдом, или, что ещё хуже, в лапы «кровавой гэбни», — Пётр сел на соседнюю кровать.
— У меня теперь что, есть другие родители? Или это детский дом, и эта девочка была сиротой? — вдруг вполне спокойным голосом поинтересовалась Вика Цыганова.
— Чёрт! А ведь и в самом деле. Нет, это не детский дом. Это — школа-интернат, сюда на неделю привозят детей из малообеспеченных семей и из далёких деревушек. Только вот сейчас каникулы — значит, с тобой что-то не так. Я поузнаю, — Штелле задумался. Что делать с девочкой?
— А мне-то что делать? У меня эта толстуха пыталась компот отобрать утром на завтраке, — девочка потрогала фингал под глазом.
— Давай сделаем так: я сейчас переговорю с завучем. Они тебя изолируют от остальных детей.
— И что, мне взаперти сидеть? — сморщила нос Цыганова.
— Мысль мне сейчас пришла интересная. Сейчас ещё не написаны многие песни о войне. Да даже «Журавли» ещё не написаны. Я попрошу, чтобы тебе дали чистую тетрадку и карандаш. Вспоминай песни о войне, записывай. Ты ведь и с нотами сможешь написать.
— Без гитары или пианино сложно, — покачала головой попаданка.
— Я спрошу. Скорее всего, гитара у них должна быть — да и пианино, наверное. Ладно, Вика, нельзя нам долго секретничать. Это подозрения вызовет. Я узнаю про твою новую семью и завтра у тебя появлюсь, — Пётр подошёл к двери. И завуч, и воспитательница переминались с ноги на ногу в конце коридора, — Не боись. Прорвёмся.