Потому он совершенно не смутился, когда митрополит Санкт-Петербургский Иоасаф был вынужден остановиться. Благо и сам митрополит несколько вошел в тупик при виде сиятельного нимба.
Император же, попросив Макурина остановиться, внимательно осмотрел на нимб, который он до этого ни разу не видел, и попытался его взять. Вообще-то это было откровенное богохульство, но ведь брал Помазанник Божий!
Брать ему было не трудно, с его-то ростом! Андрей Игоревич, хотя и был среднего для XXI века роста, то есть высокий для XIX столетия, все же оказался ниже своего вельможного монарха.
Увы, даже высокий рост и сиятельный статус ему не помог, нимб — четкая полоска света, видимая и в темноте и при свете в Соборе, охотно пропускала пальцы, никак не реагируя. Хотя в другой ситуации, скажем, при молитве или при приближении к духовным реликвиям, он становился более ярким и объемным.
Сделав несколько неудачных попыток, Николай I благоразумно прекратил усилия, перекрестился на алтарь и негромко произнес:
— Воистину верую во имя Отца и Сына и Святого Духа.
И вздрогнул. Откуда-то изнутри, из центра Собора и одновременно ото всюду ему ответил отчетливый голос:
— Воинственно верую. Аминь!
Голос был изумительно прекрасным, и на миг окружающим стало очень приятно и хорошо. А нимб на голове Макурина превратился нечто в подобие короны.
Это было весьма кратковременно, но очень четко и запечатлелось в сознании и всех придворных и самого императора. Немного подумав, тот решил довести до конца молитву благодарения и затем начать празднества Большого Хода. Ибо Голос Божий — а это, безусловно, был он — повод для большого христианского праздника.
Пока Николай отдавал приказы, придавая изрядную суматоху, попаданец, ныне столбовой российский дворянин и высокопоставленный чиновник в классе действительного статского советника, взяв под руку свою жену, тоже, м-гм, потомственную дворянку, незаметно по стеночке прокрались на свет Божий. Придворные бы не позволили молодым так легко уйти, но им повезло — это было время необычных приказов императора и все внимание окружающих было поглощено на них.
А на улице была весна. Или вот так — Весна. Прибалтийская весна, так медленно приходящая и расцветающая, наконец-то расцвела, и на свежем воздухе было прелесть как хорошо!
Так он их и встретил — обнимающих и откровенно балдеющих от теплого солнца молодоженов, которым в этот момент было все равно от экономических, политических и прочих разных проблем.
Они даже сразу не отозвались от предупредительного кашля неподалеку. Только через некое время Настя (умничка!) догадалась посмотреть на звук. И увидела императора Николая, так же безмятежно смотрящего на округу и подставляющего лицо весеннему петербургскому солнцу.
Почти испугавшись, она задергала мужа за рукав. А когда он не стал выходить из состояния неги и спокойствия, сердито окликнула.
Андрей Игоревич с досадой вернулся в этот суетный мир и тоже увидел Николая I. Монарх не сердился, но и не таял от теплоты солнца. Это заставило его прийти в состояние обыденной настороженности и забыть о весне.
— Прямо-таки почти маленькие котята, — прокомментировал Николай, — даже беспокоить жалко, но надо. Поехали, господа, в Зимний дворец, думать об нас, грешных, и о тебе, святом.
Андрей Игоревич раскрыл рот в немедленном протесте… и закрыл, молча проехав весь путь до дворца. Император явно был в большом беспокойстве, и любое неповиновение расценил бы почти как социальный бунт, как вторую пугачевщину. Ну и что это за нимб, не надо ему этого статуса христианского святого!
Он так и заявил императору Николаю и за одним жене Насте, что не желает быть святым и не хочет что-то менять. Ему и так хорошо на белом свете.
На это Николай загадочно улыбнулся:
— Умеренности у нынешней молодежи можно только приветствовать. И если бы твоя святость была закрыта и спрятана…
Он позвонил в колокольчик и попросил появившегося слугу прийти санкт-петербургскому обер-полицмейстеру.
— Я попросил его прийти в Зимний дворец с последними известиями, — пояснил император.
Вот как, все уже увязано заранее! — насторожился Макурин, имея огромный опыт попаданца, — по-моему, кто-то пытается за нас счет решить свои проблемы. Что же, с императором мы, конечно, бороться не будем, хотя приглядим, чтобы он, стремясь по старой отечественной привычке бороться за пользу государства, опять, как и многие повелители, не прошелся по головам поданных, в данном случае меня с Настей.
Он вольготно сел, приобняв и немного защитив жену. Напротив так же вольготно и даже по-хозяйски уселся монарх. Впрочем, они расположились в парадном императорском кабинете. Еще бы тот не чувствовал себя, как дома!