Кира послушно шла за ним, замечая, как он настойчиво избегает центральных улиц, предпочитая проходные дворы. Теперь ей уже казалось, что это она может потеряться, и поэтому крепко держалась за Гришину руку.
Так он и завел ее в какой-то ресторанчик, больше похожий на квартирку кочегара-диссидента в полуподвальном помещении. «Сомнительное место», – проворчал в ее голове Вова.
- Здесь готовят самую вкусную солянку на свете! – вешая ее пальто на вешалку, объявил Гришка, будто бы даровал индульгенцию шеф-повару за все, что он мог готовить хуже. Столик он выбрал в самом углу, зато отсюда было видно весь зал и даже ту часть кухни, которую не прятали. Ободранные большей частью старые совковые обои возле их столика с причудливым узором ромбами из мелких зеленых листиков на когда-то, по всей видимости, желтом или оранжевом фоне, были расписаны названиями городов, именами и датами – маркерами, ручками, корректорами белого цвета – и все разными почерками, даже совсем детскими. А в прогалинах, на голых стенах, какой-то художник нарисовал забавные карикатуры – мордашки, напоминавшие обезьяньи, весело подглядывающие за посетителями.
- И кофе с ликером ничего. Ты не замерзла?
- Нет, - медленно проговорила Кира, вертя головой практически на 360 градусов.
Сидели долго. Гриша ел солянку, а Кира винегрет. Пили много кофе, с ликером и без. Слушали музыкантов, от которых он приходил в восторг, а она пыталась разобрать, где среди издаваемых шумов можно обнаружить хотя бы отдаленный намек на музыку. А потом, когда свободных столиков совсем уже не осталось, за окном посерело, и начали зажигаться желтыми глазками окна домов, музыканты, работавшие днем (если это можно назвать работой), сменились какими-то мальчишками, которые играли на двух гитарах, саксофоне и – внезапно – скрипке. Незамысловатый оркестр творил нечто невероятное – от джаза и босановы до аргентинского танго. И казалось, что каждая мелодия просто перетекает из одной в другую, не имея ни начала, ни конца. После очередного ликера, Гришка вскочил с места, весело подмигнул Кире и протянул ей руку:
- Танцуешь?
- У меня есть шанс отказаться? – усмехнулась она.
- Вообще никакого.
- Тогда идем, - протянула она руку в ответ.
Он провел ее между столиков поближе к музыкантам. Здесь совсем не было места, чтобы танцевать, но зал для того и не предназначался. Только гости, сидевшие рядом с площадкой, почему-то сдвинули стулья так, что место тут же образовалось. Причем делалось все как-то между делом, незаметно, будто парочку сумасшедших, танцующих под музыку, под которую почти невозможно танцевать (сейчас мелодия напоминала сложное полотно художника-авангардиста), здесь знали и ждали.
Гриша обнял ее за талию, одна ее рука удобно устроилась у него на плече, а вторая – в ладони. Он улыбался и ловко вел ее, словно танцевал всю жизнь. В то время как улыбающиеся глаза ни на минуту не отрывались от ее лица. Кажется, эти два дня улыбка в его глазах почти не исчезала, хотя далеко не всегда улыбались губы.
- Вот, кого на свадьбу звать надо, - шепнул ей на ухо Гриша. – А вы: романсы, романсы…
- Будешь устраивать собственную свадьбу – пригласишь, кого захочешь, - заявила Кира. – Вова хочет романсы.
- Ладно, пусть слушает. Разрешаю, - улыбнулся он и чуть сильнее прижал ее к себе.
Дождавшись ноты, которую можно было назвать окончанием очередной мелодии, Кира отстранилась.
- Жарко. Идем на воздух.
- Идем на воздух, - согласился Гриша.
На улице было уже совсем темно. И воздух казался сгущенным, тяжелым и неожиданно холодным. Потрясающий контраст. Он вел ее за руку теперь уже куда-то даже для себя наугад, и никак не мог понять, откуда это бесконечно мучительное желание, граничащее со странной, не свойственной ему нежностью – не отпускать ее ладонь.