Через много лет после того случая и всех прочих бед, которые Ирена навлекла на него и на его семью, включая, естественно, и собственную смерть, через много лет после смерти самой его семьи, а также – что уж совсем невыразимо чудовищно – через много лет после смерти – то есть настолько чудовищно, что и выразить невозможно – его дочери – ну, вот мы это и сказали; в общем, через столько лет после всего Марко Каррера, уже почти старик, почти одинокий и тоже почти обречённый на смерть, подчеркнёт в романе, который станет читать, следующие слова: «В ком бушевала тьма и растерянность». И подумает о ней, об Ирене, которой не суждено было умереть ни в тот раз, в тумане, ни во многих других случаях, когда это казалось неизбежным, но которая всё-таки умрёт – молодой и уже совсем скоро.
Это случилось в воскресенье, ранним утром. А «Господине» по-сербскохорватски означает «О Боже».
Второе письмо о колибри (2005)
Марко Каррере
страда делле Форначи 117/b
вилла Ле Сабине
57022 Кастаньето Кардуччи (провинция Ливорно)
Италия
Кастелоризон, 8 августа 2005 г.
Представь, я скажу лето,
напишу слово «колибри»,
а после, вложив в конверт,
снесу вниз по склону на почту.
И вскрыв это моё письмо,
ты вспомнишь те дни и то, как
сильно, как пронзительно-сильно
я тебя люблю.
Луиза
Нить, Волшебник, три трещины (1992-95)
Как вам должно быть известно – хотя наверняка нет, – судьба отношений между людьми раз и навсегда определяется их началом, так что если хотите заранее знать, к чему всё придёт, просто взгляните, с чего всё началось. В сущности, если отношения уже зародились, непременно должен случиться и момент озарения, когда можно увидеть, как по прошествии некоторого времени они крепнут, ширятся, пока не становятся тем, чем в итоге станут, и не закончатся, когда придёт пора закончиться, – всё в один миг. Видна каждая мельчайшая деталь, поскольку на самом-то деле все они закладываются уже в самом начале, как в первом же своём проявлении видна всякая структура, даже самая сложная. Но это длится лишь мгновение, а после вдохновенное видение исчезает или отдаляется, и лишь поэтому отношения между людьми чреваты нежданными приятными сюрпризами и ссорами, удовольствием или болью. Мы знаем о них, точнее, знали когда-то, увидев в краткий миг озарения, но потом уже не вспоминаем до самого конца наших дней. Так, встав ночью с постели и обнаружив, что с трудом нащупываем во мраке комнаты путь в ванную, мы в растерянности буквально на полсекунды включаем свет и немедленно его выключаем, и эта яркая вспышка указывает нам дорогу, но лишь на то время, которое необходимо, чтобы дойти до ванной, отлить и вернуться в постель. В следующий раз мы снова растеряемся.
Когда в возрасте трёх лет у его дочери Адели впервые проявилось перцептивное расстройство, Марко Каррера как раз и увидел такую вспышку, озарившую всё, что должно было случиться после; но это видение было столь невыносимо болезненным – поскольку касалось его сестры Ирены, – что Марко немедленно отстранился от него и продолжил жить, словно никакого видения не было. Возможно, с помощью психоаналитика он смог бы восстановить в памяти хоть какую-то часть, но к психоанализу у Марко, с детства окружённого людьми, регулярно посещавшими сеансы, развилось непреодолимое отвращение. По крайней мере, сам он говорил именно так. С другой стороны, психоаналитик мог бы объяснить, что именно отвращение обычно выступает в роли защитного механизма для переноса. Но Марко совершил перенос так быстро и решительно, что увиденное ни разу, даже когда всё пошло так, как должно было пойти, больше не всплывало в его памяти – потому что Марко Каррера уже в тот момент знал, как всё пойдёт, а о прочих событиях своей будущей жизни даже не догадывался.
Учитывая возраст малышки, можно сказать, что начало её патологии совпало с зарождением отношений с отцом, до того момента довольно неясных, и это совпадение было определено самой девочкой, причём – вероятно – как первое самостоятельное решение в жизни. Это случилось чудесным воскресным августовским утром, когда они вдвоём завтракали на кухне дома в Болгери, а мать ещё лежала в постели: Адель Каррера сообщила отцу, что к её спине привязана нить. Несмотря на возраст, она описала всё предельно чётко: нить начиналась у неё на спине и заканчивалась у ближайшей стены, где бы та ни находилась. По какой-то причине нити этой никто не видел, и Адель то и дело жалась к стене, чтобы люди не споткнулись или не запутались. А если, спросил Марко, ты не можешь прижаться к стене? Что тогда? Адель ответила, что в таких случаях ей приходится быть очень осторожной, а если кто-нибудь всё-таки проходит у неё за спиной и запутывается в нити, она старается обойти его по кругу, чтобы высвободить, – и показала, как именно. Но Марко не успокаивался, продолжая задавать вопросы. А эта нить из спины – она есть у всех или только у неё? Только у неё. И ей это не кажется странным? Да, кажется. Кажется странным, что у неё эта нить есть – или что у других нет? Показалось странным, что у других нет. А дома как? С мамой, со мной? Никак, – отвечала малышка, – ты ведь ни разу не заходил ко мне за спину. Именно тогда, в тот самый миг, столкнувшись со столь удивительным откровением – что он ни разу не заходил за спину собственной дочери, – Марко Каррера почувствовал озноб, и их связь началась. В тот миг он увидел, узнал и испугался – а потому уже в следующую секунду забыл всё, что видел, что узнал и чего испугался.