В общем, дурная слава свалилась на него внезапно, на самом пороге юности, и изменить что-либо уже не представлялось возможным. Никто, даже ретроспективно, не удосуживался обратить внимание на то, что blizzard переводится с английского как «снежная буря», что, по сути, с раннего детства загнало его в кармические рамки, лучше всего определяемые прозвищем, которое ожидало его во взрослом возрасте. Если же кто и рискнул бы предположить, что фамилия Дуччо, довольно редкая для Италии и встречающаяся лишь в некоторых областях Тосканы, могла (в данном случае – чисто субъективно) происходить от английского слова killer, «убийца», он оказался бы неправ, поскольку фамилия эта появилась, вероятно, путём замены согласной, от более распространённой Киллеми, в своей дворянской ветви процветавшей в Ломбардии, а в плебейской – широко укоренившейся на Сицилии, либо в результате переселения в Италию представителей древнего французского рода виконтов Шилье. Эти рассуждения мы приводим лишь для того, чтобы дать читателю представление об абсолютной поверхностности накрывшей Дуччо волны и полном отсутствии какого бы то ни было изучения вопроса. Дурной глаз – и всё, что тут изучать?
В процессе перехода от Близзарда к Неназываемому дружеские отношения, завоёванные при помощи спортивных результатов, постепенно портились, и к шестнадцати годам у Дуччо остался один-единственный во всей Флоренции друг – Марко Каррера. Они были одноклассниками в начальной и средней школе, приятелями по теннисному клубу C.T. Firenze, вместе занимались горными лыжами, пока Марко не бросил соревнования, и, несмотря на то что теперь учились в разных лицеях, продолжали общаться по причинам, со спортом не связанным, – в основном ради прослушивания американской музыки Западного побережья (Eagles, Crosby Stills Nash & Young, Poco, Grateful Dead), страсть к которой их и объединяла. Но главным образом, главным образом, их дружбу скрепляли азартные игры. Сказать по правде, жил ими только Дуччо; Марко ограничивался тем, что поддерживал увлечение друга и наслаждался вместе с ним ощущением безграничной свободы или даже, если можно так выразиться, освобождения, которое подобный поворот привнёс в их жизни. Дело в том, что ни один из них не принадлежал к семье, когда-либо, даже в доисторические времена, хотя бы краем задетой этим демоном: ни двоюродного деда, в пух и прах проигравшегося в баккара в салоне какого-нибудь фашистского аристократа, ни огромного состояния девятнадцатого века, в один миг ускользнувшего из рук прадеда, повредившегося умом после Великой войны. Игра была для них в новинку. Дуччо, к примеру, использовал её как кирку, при помощи которой хотел вырваться из золотой клетки (как тогда говорили), построенной вокруг него родителями, а перспектива промотать все их активы в игорных притонах и казино привлекала его как минимум не меньше, чем их самих – тот же процесс в магазинах одежды. И вообще, ему было пятнадцать, шестнадцать, семнадцать – что можно промотать в таком возрасте? Сколь бы щедрыми ни были родители Дуччо, еженедельно выделяя ему денег на карманные расходы (вдвое, плюс-минус, больше, чем у Марко), нельзя сказать, чтобы их щедрость могла проделать ощутимую дыру в семейном бюджете: в худшем случае, оказавшись на мели, он мог оставить в Mondo Disco, магазинчике грампластинок на виа деи Конти, снабжавшем их с Марко импортными записями, долговую расписку – и рассчитаться с этим долгом самостоятельно всего за пару недель, да так, что родители ничего не замечали.