Зайченко решил попробовать, насколько крепка эта нитка. Он едва заметно ускорил темп. В ответ он увидел радостные взгляды подростков. «Еще! Еще!» — как бы говорили они.
И тут Зайченко захотел показать этому Красникову, «королю прессовщиков», что на свете есть люди, которые могут работать не хуже его.
— Стапели ждут заклепок, — громко сказал Глеб Дмитриевич, — хорошо бы еще дать штук шестьсот.
Шестьсот за время, оставшееся до конца рабочей смены, — это много, очень много.
— И половины не вытянут, — небрежно кинул Красников.
Зайченко отрывисто приказал Наташе стать к горну.
— Будете втроем подавать!
Колька понял замысел Михаила Федоровича. Сообразил и Каланча, к чему клонится дело.
— Нажмем, богатыри, — тихо скомандовал прессовщик. И как Коля, Вася и Наташа ни устали, они горячо бросились в бой.
Пресс дрожал и бился. Казалось, старый станок тоже включился в борьбу за шестьсот заклепок, которых ждали на стапелях, за то, чтобы поставить на место зазнавшегося Красникова.
Красников присмирел, перестал острить. Вертя в руках гайку, он не отрывал глаз от работающих. Кто-кто, а он понимал толк в своем деле. И сразу увидел в Зайченко отличного специалиста. Это злило его. Он любил быть первым, соперников не терпел.
За Красниковым исподволь наблюдал Костюченко. «Переживает, — думал он, — так ему и надо. Скромнее станет». И у него родилась мысль: «А что, если Красникова и Зайченко организовать потягаться меж собой?»
…Гудок остановил работу. Михаил Федорович провел промасленными пальцами по щеке. Ребята покачивались от усталости. Костюченко пожимал каждому руку.
— Сколько? — спросил он.
— Четыреста двадцать восемь, — ответил Колька.
Костюченко поделился с прессовщиками своим предложением об их единоборстве.
Красников, видевший подростков в деле, кивнул:
— Посмотрю, какой пресс дадите. Но этих, — он указал на Кольку и Каланчу, — обязательно ко мне в помощники.
— А мы к такому не пойдем, — сквозь зубы ответил Каланча.
Наташа, убирая с мокрого лба волосы, согласно закивала головой, Колька подтвердил:
— Мы от Михаила Федоровичу — ни к кому.
— Малый ход, — поднял руку матрос, — не туда курс прокладываете!
— Это мои условия, — передернул плечами Красников. — Завтра я выхожу, — и удалился, все такой же уверенный и нагловатый.
Матрос поморщился:
— Вот шкура. Но пока приходится терпеть. Нужен — золотые руки. Ничего, обломаем…
Колька и его друзья собрались идти в умывальник, когда Зайченко окликнул их:
— Бросайте жребий: один к нему!
— Не будем, — отрезал Колька.
— Провались я сквозь землю сто девяносто девять раз, если…
— Хватит, — прервал его Михаил Федорович, — хватит, рыжий. Вы на заводе. Капризам тут места нет.
Никому не хотелось думать, что им придется расстаться с Михаилом Федоровичем.
…А спустя несколько минут их разыскал Глеб Дмитриевич и строго-секретно сказал:
— Не приказ, а просьба. Проследите, зачем ходит в заброшенный чугунолитейный цех мастер Грачев. Вам это легче, чем взрослым. На вас он не обратит внимания. Но это тайна. Ясно? И никому ни слова и ни полслова.
— Есть, — выдохнули ребята.
На этом расстались с матросом.
Глава 26. Кто он?
Полагалось по одному нагревальщику на пресс. Каланча наотрез отказался перейти к Красникову. Скрепя сердце, Кольке пришлось стать подручным у этого противного человека.
Красников, легонько насвистывая, присматривался к Кольке.
— Заяц, — так почему-то сократил он фамилию Зайченко, — сейчас прет первым в цехе. Мы его обгоним. Понял?
Колька кивнул головой.
— А зачем нам нужно его обскакать, соображаешь?
— Чтобы больше заклепок было для стапелей. Корабль ремонтируем!
— Эх, ты, тюря! Заклепками сыт не будешь. Корабль ремонтируем!.. Шайбочки нам подавай! Ты чего шары выпучил? Не знаешь, что такое шайбочки? Денежки! Есть они — ты человек как человек. Нет их — шкалик в трактире за красивые глаза не поднесут. Ну, ладно, мал еще. Будешь стараться — подружимся.
Рассуждения о деньгах не понравились Кольке. Ни один из близких ему людей никогда так не разговаривал. Мальчик не понимал, что за человек перед ним? Невольно взгляд его потянулся к рукам прессовщика. Рабочий перед ним или замаскировавшийся буржуй? Рабочего, как ему казалось, он мог отличить по натруженным рукам, но у Красникова они были именно такие — грубые, в черных мозолях.