Колька по сходням взобрался на вмерзшую в лед большую хлебную баржу. На ней было двое военных: молодой, могучего вида моряк в бушлате, в лихо заломленной на затылок бескозырке и невысокий, вооруженный винтовкой пехотинец. Они направляли прибывающих.
— Э-э-эй, пехота, навались, братки, дом близко! Выше голову, орлы! — размахивая руками, кричал моряк хриплым голосом.
— Шире, шаг, солдатики! — поддерживал его пехотинец.
А матрос продолжал:
— Веселей, братки! Которым в госпиталь — полный вперед на Рыбную, а кто на отдых — на Степную.
Колька, захваченный этим зрелищем, отвлекся от своих переживаний. Он слышал, как говорили об этой армии в очередях, радовались ее победам. Теперь она отступала.
Никем не замеченный, Колька наблюдал за всеми из-за палубной пристройки, каким-то чудом не растасканной на дрова.
Дым, идущий от нефтяных факелов, ел глаза. Колька отошел в сторону и стал разглядывать остановившегося у баржи одногорбого верблюда, впряженного в арбу. Верблюд широко расставил длинные ноги и поник головой. «Устал очень», — подумал Колька.
На арбе лежали укрытые брезентом больные бойцы. Впереди сидел ездовой, по восточному обычаю спрятав под себя ноги. Борода у него напоминала замерзшую мочалу. Ездовой крикнул моряку:
— Эй вы, бисовы дети, куда раненых везти?
— Курс — на Рыбную, батя! — весело откликнулся моряк.
— «Батя», «батя». Эх вы, бисовы дети, — заворчал ездовой и хлестнул верблюда. — Ползи, чертяка, надоел ты мне, как горькая редька.
Матрос пригрозил пальцем.
— Не торопись, батя! Рано списывать такой корабль. Пригодится!
И тут матрос увидел Кольку. От неожиданности он присвистнул и совсем сбил бескозырку на затылок.
— А ты кто такой? Как попал сюда? Что тебе тут надо? Ну ты, юнга, говори… Да не бойся, милок! — шагнул он к Кольке.
Бежать было поздно. Мальчик опустил голову и тихо, будто самому себе, горестно сказал:
— У меня мать померла.
Помолчав немного, словно заново вникая в смысл сказанного, и добавил:
— Мамы у меня больше нет!
Матрос опустил ему на плечо большую, тяжелую руку:
— Понимаю… Большой крен в жизни. Что? Тиф? Голод?
Кольке вдруг захотелось рассказать матросу обо всем и о том, как тяжело на свете одному. Но он только выдавил:
— А отца у меня убили в Нобелевских мастерских.
Матрос прижал Кольку к себе.
— Пришлось же тебе хлебнуть горя! А за что… отца?
Колька коротко всхлипнул.
— Мама рассказывала, что он говорил рабочим: надо обшивать броней буксиры, баржи, флот готовить, белых весной гнать от города. А его из-за угла… наповал…
— Ух, гады! — стиснув зубы, процедил матрос и так прижал Кольку, что у того дыхание сперло. В лихой голове матроса мгновенно промелькнуло: Питер. Широкая булыжная Лиговка…
Семья машиниста Костюченко жила в подвале хмурого шестиэтажного дома. Поутру маленький Глеб залезал на подоконник и подолгу просиживал в ожидании солнышка. Проголодавшись, он спускался к стае таких же голодных братишек и сестренок, торопливо проглатывал еду и спешил занять свой сторожевой пост, боясь прозевать солнечный луч.
А потом пришло большое горе — умер отец.
Потрясенная смертью мужа, мать Глеба, робкая женщина, растерялась. От больших переживаний у нее стала трястись голова.
Она скрывала от детей, что ходила по дворам и просила Христа ради.
Позже, когда Глеб вырос, он поклялся: всю жизнь бороться за то, чтобы не было на свете унижения и нищеты.
— А ты леденцы любишь? — внезапно спросил матрос, заглянув в глаза Кольке. — Э-э! Тебе тоже не часто их есть приходилось, — голос его посуровел. — Может это к лучшему. Горького хлебнешь, век помнить будешь, а от сладостей — зубы портятся.
Он потрепал Кольку по плечу.
— Холодный ты, браток, как окунь морской!.. Петро, — позвал он своего напарника. — Дело есть. А ты, парень, не робей! Отец-то у тебя солдатом революции был, понимать надо! Так ежели ты настоящий солдатский сын, привыкай нюхать порох. Выше голову! Пускай всякая шваль падает и духом, и брюхом. Скоро мы им надраим! За нами, браток, не пропадет. За всех отплатим. Помяни слово балтийца: что контре причитается — все получит сполна.
— Чего звал? — подбежал пехотинец.
— Да вот одного окунька пристроить надо, — сказал матрос.
Но тут непредвиденное обстоятельство заставило их обоих на время забыть о Кольке.
Глава 3. Что делать?
По трапу, тяжело дыша, поднялся пожилой человек в зимнем пальто и круглой теплой шапке. Он мельком взглянул на пехотинца, внимательно на матроса, с некоторым удивлением на Кольку и строго спросил: