Теплый майский ветер, пахнущий соломой,Качает рыжие хвосты протаявшей травы.Крыши обсосулены полуденной истомой,Свои запахи и песни у северной весны.
Розовые бусины клюквы прошлогодней,Дозревшей в стылых покровах зимы,Кисло-сладкими конфетами по милости ГосподнейРассыпаны по телу проснувшейся мари.
Кроншнеп, как на ходулях, по ко́чкам выгребает,Его за́гнутый клюв солому ворошит.Он каждую весну в ту землю прилетает,В преданности Родине он не согрешит.
Зима уже прокашляла последние приветы,Меж оконных рам букашка проползла,А страстное желание разболтать секретыМеня уже распёрло с самого утра.
Вчерашний тёплый вечер тени заплетали,И от страха поцелуя в сердце стыла кровь.Говорят, что чувства тоже измеряли,Только как линейкой вымерять любовь?
А ночью в небе лебеди кричали,И, как казалось, прямо надо мной.Они меня, наверно, поздравляли,Что до одури влюбленным шёл домой.
Помойка
Зачехлите звёзды над Кремлём,Заколите звёзды на плечах.Душат наслюнявленным узломГолодомора в чёрных лагерях.
Чудеса творятся в перестройку:Сняли самый главный караул.А тут хлеб и кашу валят на помойку,Ей и искушает демон Вельзевул.
Стальная сетка на столбах бетонных,В локалку даже мышь не прошмыгнет.Тухлая отрыжка из кишок голодных,Вот-вот – и первый на помойку поползет.
Выблядки ежовские голодом ломают.Прыгает по куче жирный воробей,Крысы, обожравшись, песни распевают.Сытно на помойке, но не для людей.
Назавтра пить откажутся давать,В периметре построятся солдаты.Всего-то надо было – поддержатьИзбрание завхозов в депутаты.
А паренёк высокий и культурный,Что мёрз у мавзолея на посту,Теперь обычный лагерный конвойный,Несёт заварку старому вору.
Святой
Дед сегодня вытворяет чудеса:Под украи́нскую наливку «Спотыкач»Он в мутных бликах медного КрестаВсем увидел тысячу удач.
Он был доверенный кудесникИ потихоньку слову Божьему учил,И был совсем не пролетарский буревестник,И только о надежде говорил.
Он, может, тоже был не без греха,Славянский брат с глазами голубыми.О Божьей милости он повторял слова,Встречаясь с безнадежными больными.
Блаженный, за своим смирениемПрошёл дорогу тюрем и войны.А вот сейчас за каждым к небу обращениемМолил во благость чьей-нибудь души.
Когда забили в барабаны братоубийственной войны,Он понимал, что победителей не будет,Но не понимал, за кем Славянский Спас нести,И с кем там Божье благоденствие пребудет.
Он замолчал, как соловей в неволе,Потух в глазах и заболел душой.И в час полуденный в цветущем русском полеПри ясном свете отошёл Святой.
Ни о чём
Частое моргание, никчёмный разговор,Наградой за старание – в картах перебор.Хлопают в ладоши на выводы докладчика,А на грудях у барышни – советская геральдика.
В приёмке стеклотары мается толпаВ похмельных испарениях и грохоте стекла.У маленького братика болячка на руке,Он скулит и чешется от этого Пирке.
У бабушки в трамвае украли кошелёк,А пионеры строем шагают на урок.В первомайский праздник сыто и светло,Когда на корку хлеба сгущёнки натекло.
Когда
Когда стоишь босой в промёрзшем поле,В окружении голодного зверья,Твой палец – на курке свободы воли,Если рядом не предавшие друзья.
Когда упавший снег, как саван погребальный,На заплёванную землю опустился,Я вползаю в тонкий мир астральный,Где мой ангел-охранитель затаился.
Почему-то жар костра совсем не греет,Хотя кожа пузырится от огня.Что внутри сломалось и дряхлеетБез слез и криков изуродует тебя.
Когда уже плевать и растереть,Что приговор тебе выносит сталинист,И безразлично – слышать и смотреть,Что твоего ребёнка лечит атеист.
Когда жертва презирает палача,Уходит мир привычного комфорта,Но ровно разгорелась поминальная свеча,А бабочки вспорхнули с праздничного торта.
Когда закончится словесная пурга,И ты меня прикосновением разбудишь,Я помолюсь и за себя, и за тебя.Не осуди, и не судимым будешь.
Другу
Мне тогда почти исполнилось шестнадцать,После восьмого выгнали за то, что был зубастый.А ему почти подкралось восемнадцать,Он был с белыми ресницами, рыжий и вихрастый.