В фантастических произведениях нередко звучит убеждение, что место рабов займут компьютеры и автоматы. Не стану это оспаривать. Уже сейчас они выполняют много тяжелой и черновой работы, заменяя людей. Даже написать этот текст с помощью компьютера для меня намного проще, чем лет 40 тому. Вот только охват ими процессов чересчур локальный. Можно предположить, что их применение будет расширяться, но совершенно не оправдано, что все это возможно для достаточно продолжительного времени и сможет при нынешних знаниях охватить все человечество. В бесконечном продолжении этого процесса есть три общие проблемы. Трудности роста возникнут с необходимостью совершенствовать технологии, и для роста понадобится довольно много ресурсов. Если еще экстраполировать в будущее современные темпы сменяемости компьютерной техники, да и техники вообще, то картина глобальной автоматизации становится очень проблематичной. Можно со стопроцентной гарантией утверждать, что современные технологии изготовления компьютеров абсолютно не годятся для будущего. Волей-неволей начинаешь понимать Даймонда, который видит слона со стороны хвоста, куда вряд ли туристы любят заглядывать. Третья общая проблема - это тривиальная проблема роста, приводящая к хаосу. Есть, как я лет 35 тому назад назвал в статье, которую послал в журнал "Вопросы философии", закон предельного числа членов иерархии. Намного раньше меня в 1943 году его опубликовали в Штатах. Рост не может быть бесконечным. Его надо остановить в пределах границы устойчивости. Именно это и призывает сделать Даймонд. Он приводит кучу примеров развала обществ из-за такого запредельного роста, роста в прошлом. На западе, в России и Китае, и еще во многих других обществах, дополняя феодальные правила, но, не разрушая их, смогли отодвинуть границу хаоса подальше. Но это не демократические нормы запада, которые далеко не всеобщи. Если кто-то сможет доказать, что возникшие примерно 25 тысяч лет назад феодальные социальные нормы незаменимы, то Даймонд и его друзья на правильном пути. С другой стороны, экстраполируя успехи дополнения феодальных правил в прошлом, пусть на западе или еще где-то найдутся люди, которые покажут, что их можно еще долго дополнять, а будущие проблемы пусть решают люди в будущем. Утверждать это с помощью оружия можно, но, боюсь, и здесь есть граница. Даймонд пишет и называет разные сроки появления схемы наследственности современных людей. Примерно в 1997 году я узнал, что современный мужчина, так называемый первый Адам, возник 60 тысяч лет тому. Даймонд неоднократно возвращается к цифре 50 тысяч лет, ссылаясь на археологов, да и генетиков, отслеживающих изменения в генах у разных народов, вышедших из Африки и заселивших другие территории. Я думаю, что примерно 10 тысяч лет понадобилось современному типу мужчины проявить свои новые возможности, прежде всего направленные на объединение себе подобных, справиться с предшествующими самцами и перенастроить женское мышление на жизнь в намного большем, чем род, племени, со всеми теми результатами, о которых пишет Даймонд. Где-то 60 тысяч лет тому мозг мужчины приобрел способность в своем представлении складывать намного более сложные модели объединения информации в систему, чем у его предшественников. Желание сделать мир адекватным представлению привело социальные отношения к племени и довольно сложным нематериальным правилам организации. Конечно, в те времена численность племени не могла быть большой. Но сохраниться могли только те племена, которые нашли границу численности, и эта граница была социально поддерживаемой. Они поступили по Даймонду, как мориори. Вообще, интерпретация контакта маори-мориори, как эксперимент, и при этом описывать другие инвазии типа испанцев а Америке, говорит, что на западе так и не поняли, что происходит в среде людей последние 25 тысяч лет, а если и поняли, то поняли и то, что обсуждать это им не выгодно. Возвращаясь к становлению первобытного коммунизма, после возникновения современного мужского мозга за 10 тысяч лет мозг мужчины нашел способы передачи в следующее поколение правил устойчивости племени. Именно это позволило уже в те времена людям стать доминирующим биовидом. Устойчивость такого племени без феодальных правил сохранялась примерно 25 тысяч лет. Потом сложность природных условий, нехватка материальных источников и возросшая роль женщины, которая вернула в племя некоторые из родовых правил мужчин, привели к появлению феодального неравенства. Вернулись животные правила приоритета физической силы и психологических превосходств. Возродился принцип наказания, выпавший из мозга мужчины во времена первобытного коммунизма. Теперь вся правовая система запада молится на него, передавая следующему поколению схему неустойчивости отношений, а порядок устанавливают охотники маори, и они всегда побеждают. Неплохо все это иллюстрируют борьба с коммунизмом и с врагами социализма, с коррупцией и русским языком на Украине, с капитализмом и терроризмом, с женой и с мужем через пару лет после свадьбы, протестантов с "властью" и ее с протестантами всех уровней, в том числе в науке и на производстве. Племенные правила равенства мужчин, правила передачи устойчивости, прямая связь социальных правил с мозгом мужчин, это был первый проверенный временем импульс нашего биовида. Он не потерян безвозвратно. К нему возвращались и постоянно возвращаются в небольших объединениях. Примером может быть Чатал-Гююк, общины на Украине и в некоторых местах Азии, возникшие после распада централизованных государств, отношения в некоторых коллективах и семьях, да и мужская дружба, все это с тех времен. Вернее, эти возвраты - это желания нашего видового мозга построить окружение человека со связями подобными тем, что создают наш мозг.
Вообще, правила дорожного движения по трем причинам нельзя выполнять беспрекословно - всегда в дорожном движении должен быть элемент текущего соглашения между оказавшимися рядом водителями, да, и инспекцией тоже. В принципе, в ПДД должны быть оговорены классы таких ситуаций. Это что-то вроде нарисованной зеленой стрелки прикрепленной к светофору. Но тут у дорожного контроля уже необходимо присутствие интеллекта. К сожалению, такие децентрализующие соглашения еще не научились вводить, но в них основа стабильности, а в дорожном движении безопастности. В социальной среде соглашение наоборот возникло вначале объединения в такую среду, а потом оно стало дополняться формальными правилами. Соглашения имеют довольно большой период, формальные правила введены верхушкой значительно позже. Тем более, что формальные правила имеют минимум два уровня. Поэтому соглашения для людей более сильны, причем соглашения в самой верхушке. При распаде централизованного государства именно соглашения становятся основой отношений. Формальные правила легко обойти ради соглашений, либо просто их отменить, либо создав аннигиляцию правил. Вряд ли я открываю здесь Америку и думаю, что об этом не только думают, но и создают правила соглашений другие люди, ощущая в них потребность. Только верхушкам не хочется ощущать на себе такой анализ и, вообще, могущий привести к замене примитивных неформальных соглашений, ведущих к тому, что называют коррупцией, на четкое представление границы социальных правил и зоны соглашений. Вообще-то, коррупция - это неформальное соглашение первого рода стаи хищных охотников. Сельская община отказывается от большинства государственных правил, но не от всех. Сельская община - это не первобытное племя с четкой благожелательной моралью. В ней присутствуют виды деятельности, приводящие к конфликту интересов. Люди в ней лишь частично возродили первобытные нормы на фоне привитых государством норм отношений и освобождения от государственного прессинга. Но в общине из-за конфликтов присутствует ожидание государства. После распада государства остается большее разнообразие возможностей отказа от правил государственной верхушки и восстановления правил мозга, что делает общины несколько отличными друг от друга. Российское государство возникло из таких общин. Успех создания Российской империи не только в покорности общин и покупке их старост, но после школы монголов и в организации империи с учетом общинной морали и ожиданий. Именно это западные путешественники преподнесли как азиатчину. Сталин ввел в советские нормы отношения к людям все тот же элемент взаимной поддержки, и наши славянские народы их сохраняют. То, что люди живут по нормам первой человеческой морали, как это делал народ мориори, говорит совсем близкий всем нам более уточненный после нескольких попыток западный эксперимент с Украиной. Я думаю, что это четвертая попытка, но теперь уже с явным огромным пренебрежением и к украинцам, и к западенцам. В роли маори выступили западенцы, европейцы и американцы, сделавшие западенцев оружием. Украинцев как носителей общинной морали бессильных перед западенским троянским конем просто изнасиловали, обманув лживой надеждой на ассимиляцию с европейцами - после голодных 90-х и страха будущего голода это и не удивительно, тем более, что им хочется себе доказать, что они сами себя не обманули на референдуме 1991 года. Не будь этой доброжелательной к западенцам общинной морали, украинцы просто увидели бы разницу между собой и ними. Искать такую межгрупповую и национальную разницу мастера на западе. Де, не так и трудно ее придумать, как это делают, часто придумывая, в малых и больших объединениях на западе. Это групповое соглашение не допустило бы застать себя врасплох, не дало бы уничтожать ни языки, ни подаренные советскими руководителями производства, ни материальные нормы жизни. Вряд ли где-то на западе дали бы возможность пировать тому дикому разгулу западенской социальной дикости и выращенной международным финансовым еврейством наглости, что сейчас имеют тепличные условия на Украине, хотя бы принципиально, исходя из присущих им силовых норм решения проблем. Не так давно было создано советское единство народов, в основе которого не только материальные успехи, роль образования, но и общинная доброжелательность и сверху, и снизу, как это проявилось на Украине в отношении столь непохожих западенцев, но замаскированных украинским языком, которые эту разницу знали и этим воспользовались. Россия может стать центром конденсации. Надо начать.