Но Соня все еще надеялась, что можно все переиграть, и своих планов не выбрасывала из головы ни на секунду.
- Это моя мансарда, и там будет жить тот, кого я туда поселю, - не уставала повторять она.
Егор, как ни странно, не поддерживал ее. Он общался с друзьями сквозь зубы, был мрачен и хмур, и разговоров о Заваркиной не поддерживал. Он отказывался заходить в ее кофейню и даже заявил, что не имеет настроения идти на выпускной. После этого заявления Кирилл, который все это время деликатно помалкивал и поддерживал его, взбеленился.
- Ты должен быть на выпускных фотографиях, - сказал он твердо, - можешь маячить позади всех, как привидение, но ты должен на них быть. Ты свалишь в свой Лондон и неизвестно, когда мы снова увидимся. Так что на выпускной ты идешь!
Егор только удивленно поднял брови и ничего не ответил. На линейке в честь последнего звонка он стоял немного поодаль от толпы.
Пока техподдержка возилась с кабелями, силясь найти причину поломки, Ангелина Фемистоклюсовна, пошушукавшись с директрисой, выпихнула вперед режиссера Яичкина. Он все еще числился помощником по воспитательной работе Святого Иосаафа и после исчезновения Заваркиной приосанился и воодушевился, решив, что выиграл их тот сентябрьский пьяный спор.
Микрофоны не работали, и бедный Яичкин принялся тихо лепетать что-то свое. Школьники не услышали бы его, даже если бы захотели.
- Ах, - разнеслось по толпе.
Яичкин поднял взгляд на свою аудиторию. Школьники, стоящие в первых рядах, указывали пальцами на неисправный монитор. На нем появилось изображение Грампи Кэт – самого «сердитого» кота современности, чей окрас и низко посаженные глаза придали его морде вечно недовольное выражение. Теперь этот известный интернет-мем недовольно взирал на школьников, а под ним появилась бегущая строка.
- Создатели Колледжа Святого Джозефа, - гласила строка, - Егор Боряз, Софья Кравченко…
- Ох, - сказала Дженни, потому как следом шли их с Кириллом имена.
Школьники заулюлюкали, кое-кто захлопал в ладоши.
- Откуда? Чего вдруг? – оторопела Сонька.
Голова Грампи кэт медленно трансформировалась в стриженую голову Анфисы Заваркиной и сказала:
- Никогда не заставляйте других кидать ваши чернильные бомбы.
Кирилл захохотал.
- У тебя чернила с собой? – спросил он у Соньки сквозь смех.
- С чернильной бомбы начали, ею же и закончим? – улыбаясь, спросила Дженни.
Анафема, будучи вне себя, подгоняла техподдержку. Ей не хотелось, чтобы эта неуемная девка испортила ей еще и праздничную линейку.
- Крайне неудачный год, - сокрушалась она, прикидывая, не выдернуть ли ей монитор из розетки.
- Спасибо, что были с нами, - сказала голова Заваркиной и лучезарно улыбнулась. Школьники заволновалась: кто-то засмеялся, кто-то ахнул, кто-то аплодировал. Из толпы вылетели две чернильные бомбы: одна угодила «Заваркиной» в глаз, а вторая попала в невезучего Яичкина.
- Нет, я больше не могу, - завопил Яичкин, истерично отряхивая испорченную белую рубашку, - я сдаюсь! С меня хватит!
Драматично всплескивая руками, чертыхаясь и ни на кого не глядя, он вылетел через кованые ворота, обещая никогда больше не возвращаться в «эту мерзкую школу».
- Я пойду на выпускной, - вдруг сказал Егор, не сводя глаз с улыбающейся Анфисиной головы, которую чернильная бомба превратила в одноглазую панду.
- Стало легче? – спросила Дженни. Она хотела удостовериться, что они с Кириллом, запустив запись по просьбе Анфисы, не расстроили Егора еще больше.
- Немного, спасибо, - попытался улыбнуться он и вдруг признался, - я отдал бы обе почки и жил бы всю жизнь на диализе, лишь бы узнать, что произошло той ночью, и куда она делась…
Той ночью в мансарду поднялись двое.
На часах было полтретьего ночи. Маленький Вася крепко спал на диване. Он был полностью одет: на нем были даже куртка и ботинки. Анфиса сидела за столом над чистым листом бумаги и нетерпеливо постукивала по нему ручкой. Она обещала Зульфие рассказать все, но «все» не поместилось бы и в четыре тома. Поэтому, когда она услышала тихий скрип тормозов под окном, она черкнула на бумаге пару строк, решительно сложила лист втрое, положила его в конверт и запечатала. Сверху она накорябала почтовый адрес Зульфии.
В дверь тихо поскреблись. Анфиса распахнула ее настежь и усмехнулась.
На пороге стояла ослепительно красивая девушка, замотанная в огромный шарф, слишком теплый для весны. На ней были резиновые сапоги с маленьким белым лейблом спереди, сообщавшим, что ее калоши стоят триста долларов.
- Привет, Заваркина, - сказала Алиса, заходя в крохотную прихожую.
- Привет, Заваркина, - откликнулась Анфиса и чмокнула сестру в щеку.