В первые недели после родов Заваркина не давала никому даже посмотреть на него, как волчица, бросалась на того, кто оказывался ближе двух метров к его кроватке. Анфиса и в общеобразовательную школу его отправила только тогда, когда выпросила для него охранника. В обмен на личную охрану, человек, ее оплачивавший, потребовал, чтобы Васька учился защищать себя самостоятельно и порекомендовал секцию тхеквондо с проверенным мастером. Анфиса, скрепя сердце, согласилась и получила полностью оплаченного Анатолия, дюжего молодца с хитрыми глазищами. Впрочем, Вася, как и следовало ожидать, тут же подружился с ним, стал называть дядей Толей и заставил играть с собой в баскетбол. Волчица внутри Анфисы, поворчав, успокоилась.
- Вась, я отойду, а ты доедай, - сказала Анфиса, встав и найдя взглядом Анатолия, стоящего чуть поодаль. Тот кивнул ей.
Анфиса зашла в женский туалет и, проскочив мимо болтающих девиц, заперлась в кабинке. Там она глубоко вздохнула, склонилась над унитазом и сунула два пальца в рот.
Глава четвертая. Пари.
Паб «Медная голова» был знаменит на всю округу. Он стоял в отдалении от жилых домов, у самой кромки промышленного района. Район расширялся и отхватывал куски от города: обкусывал его по краям, словно дворняжка печенье. Промпостройки – водонапорные башни, уродливые радиовышки и неприглядные здания заводских цехов –
прогладывали то тут, то там, словно царапины.
Хозяин «Медной головы» воспользовался всем, чем мог воспользоваться. Сам домик, неказистый и невнятный, он выкрасил желтым и украсил гаэльскими надписями, а старый фонарь перед входом обвесил дополнительными завитушками и указателями. «До Дублина – 5674 мили», - гласил один. «До Белфаста – 3258 миль», - говорил другой. Цифры были неверны, и жители города Б единогласно решили, что хозяин паба украл их с улицы города Г, что в графстве Оффали, в котором когда-то жил.
Паб «Медная голова» не был каким-то уж особенно шумным или разухабистым. Да, оттуда нередко вываливались вдрызг пьяные личности, особенно в танцевальные вечера, когда выпивка была за полцены. Однако, в «Медной голове» не бывало безобразных драк, битого стекла и загаженных туалетов. Каждый день (за исключением дня Святого Патрика) сюда наведывались приличные люди. Ведь закусывать пятнадцатидолларовую пинту ирланского стаута тарелкой двадцатидолларовых куриных крыльев могли только очень приличные люди.
Словом, здесь можно было вкусно поесть днем и крепко выпить вечером, и вскоре после открытия паб «Медная голова» стал аналогом выражения «хорошо провести вечер» и самым жутким ночным кошмаром Ангелины Фемистоклюсовны.
Школьники повадились бегать в паб по вечерам. Когда туда набивалось много народа, они проникали по одному так ловко, что даже дюжие и зоркие охранники в майках с надписью «IRA Undefeated Army» не могли отследить всех. Тогда Ангелина Фемистоклюсовна договорилась с хозяином заведения, чтобы школьникам младше семнадцати хотя бы не продавали пиво. Тот, посмеявшись, согласился. Бармены были четко проинструктированы, однако, пиво все равно утекало к школьникам через тех, кто уже достиг рубежа вседозволенности.
Отчаявшись, Ангелина лично стала посещать «Медную голову». Морщась от громкой музыки и щурясь от табачного дыма, она вертела головой по сторонам, как филин, высматривая своих подопечных. Те хихикали и прятались в туалетах, за пианино, под стойкой, в курительной комнате, куда Анафема заглянуть не догадывалась. Но иногда ей удавалось вывести парочку совсем уж бесхитростных пьяниц, в основном, из девятого класса.
Только Егору позволялось официально посещать «Медную голову» по разрешению его отца. Он был фронтменом группы «Undertakers» и, положа руку на сердце, любимчиком Анафемы. Она, конечно, хмурилась, когда видела его с пинтой пива и морщилась, услышав в его песне грубое слово, но на их отношения это никак не влияло. Она продолжала считать Егора очень интересным юношей.
В паб открыто приходил и Кирилл. Ему уже исполнилось восемнадцать.
- Если бы не исполнилось, я бы все равно приходил, - говорил он, немного рисуясь.
Именно эти двое составляли интерес Анфисы Заваркиной этим вечером. Она и Зуля сидели на втором этаже в углу, на мягких диванах коричневой кожи, под знаменитой рекламой темного ирландского пива – нарисованным туканом со стаканом на клюве. Плакат был обрамлен в темное дерево.