Я помню Бориса. Худенький паренек в очках, который пришел искать хоть сколько-нибудь вменяемых детей для школы Святого Иосаафа: им тогда давали то ли дотацию, то ли поблажки, то ли просто выделялись какие-то блага за неблагополучных, взятых на стипендию.
Мы были в седьмом классе, и даже триста девятнадцатая школа в Муравейнике была для нас большим достижением. Попасть в настоящую школу, к домашним детям, и удержаться там, уже значило, что ты – не дебил. В седьмой класс мы шли впятером: больше из Дома не брали, боялись.
Когда пришел Борис, только мы с тобой не собирались идти торговать в ларек. Мы вытерпели «допрос» по математике, химии, физике, русскому языку и литературе, не двигаясь и не сводя с него глаз. Потом я прочитала, что такое поведение – симптом маниакально-депрессивного состояния.
Он нас боялся и избегал.
Когда мы стали прятаться и даже ночевать на нашем чердаке, именно он заступился за нас, сам того не понимая. Он сказал тогда Верховной Твари, что если дети приходят на уроки каждый день, сытые-умытые-причесанные и прилежно занимаются, то ему совершенно все равно, что они не возвращаются ночевать в Дом. Что Дом - не его забота. Наш чердак сильно выстывал зимой, но все же это было лучше, чем пытаться уберечь свои книжки и время от невменяемых дикарей, среди которых мы росли.
Мы стали медалистами, а Борис – директором.
Вторая персона, отпечатавшаяся в моей памяти, осталась безымянной.
Профессиональные благотворители – страшные люди. Они сюсюкались с нами, пускали слезу, а потом уходили и чувствовали себя хорошими людьми. «Помогальщикам» казалось, что нам не хватает какой-то пресловутой любви, выраженной в плюшевых медведях, добрых улыбках и еще черт знает в чем!
На самом деле нам не хватало колготок и трусов. Наши благодетели почему-то стыдливо обходили этот вопрос, ведь плюшевые медведи смотрятся приличнее и на бумаге, и в руках. То, что мы морозили себе задницы, никого на самом деле не волновало.
Однажды, когда очередные благотворители приехали в Дом покрасоваться перед камерами, а нас выстроили в рядок, меня углядела одна студентка. Видимо, лицо у меня было очень выразительное, потому что, уходя, она сняла с себя толстовку и подарила мне. Я носила ее следующие четыре года, что училась в Иосаафе, помнишь? И до сих пор ее храню.
Я запомнила эту девчонку на всю жизнь.
Их было только две. Две ситуации, в которых я посчитала за счастье быть облагодетельствованной. Больше никогда со мной ничего похожего не случалось.
И то, что происходит со мной сейчас, не вызывает у меня ничего, кроме слепой ярости.
Глава семнадцатая. ПиН и МиМ.
Катя Избушкина подняла голову и расправила плечи. Теперь вся школа имела честь созерцать, какая она хорошенькая и женственная. Она шла по коридору, и впервые на нее смотрели, ее видели. Впервые за десять лет она бросила вызов Софье Кравченко.
- «Мастер и Маргарита» великолепная и образно написанная книга! – восклицала Софья, - там любовь, там магия, там политика…
- Там Сатана, там леший бродит… - подсказал Кирилл.
- «Преступление и наказание» - это путешествие вглубь! – возражала ей Катя.
- «Преступление и наказание» - это пятьсот унылых страниц об отношениях убийцы и проститутки! – воскликнула Софья.
- Тогда «Мастер и Маргарита» - это просто полная чушь и сказка! – запальчиво произнесла Катя, сдувая пушистую челку со лба.
Весь класс следил за спором, затаив дыхание. Они только что закончили изучать оба произведения, и Раиса Петровна неожиданно подкинула им идею сравнить их на уровне «нравится-не нравится».
- У кого-нибудь есть еще мнения? – спросила Раиса Петровна.
К всеобщему удивлению Егор поднял руку.
- Эти произведения нельзя сравнивать. Они написаны в разные эпохи, разными авторами и повествуют о совершенно разных вещах. Достоевский открыто демонстрирует внутренний мир убийцы, смотрит на мир глазами педофила и проститутки – отбросов петербургского общества, тогда как Булгаков завуалировал основную сюжетную линию, превратив ее в фантастическую. Эти произведения можно сравнить только с точки зрения построения сюжета. И всё.
- О, Заваркина, ты какая-то рыжая и долговязая, - тихо съехидничал Кирилл.
Егор, не оборачиваясь, показал ему средний палец.
- Высший балл, - с восхищением сказала Раиса Петровна.