Выбрать главу

- Правда? – настала очередь Заваркиной удивляться.

- Мне вчера позвонил их главредша и сказала, что поражена моим управлением кадрами, - весело рассмеялась Зульфия, - я это перевела как «боже мой, вы единственная можете справиться с Заваркиной!».

- И правда! – воскликнула Анфиса, и подняла глаза к потолку, что-то припоминая, - я их последнему региональному нос сломала.

Зульфия выпучила глаза.

- У меня справка, - поспешила откреститься Анфиса, - а он мой текст изуродовал.

- Но и это еще не все, - продолжила Зульфия, махнув на нее рукой, - при нашем разговоре присутствовал угадай кто...

Заваркина, не думая угадывать, макнула картошку в кетчуп.

- Режиссер Яичкин, - не выдержала Зульфия, - и он велел расспросить тебя про пожар в детдоме.

- Про что? – удивилась Заваркина.

- Про пожар в детдоме, - терпеливо повторила Зуля и уставилась на Анфису, - еще он сказал, что нам его не победить.

- У него, похоже, крыша едет, - сказала Заваркина и, пережевывая картошку, принялась рассуждать, - детдом в городе Б только один и, насколько я знаю, пожар в нем был тоже один. Двадцать лет назад.

- Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Зуля, подавшись вперед и положив левую грудь в соус.

- Все в Муравейнике об этом знают, - Заваркина вытащила Зулину грудь из тарелки и протянула ей салфетку, - это городская легенда.

- Расскажи, - потребовала Зуля, сконфуженно вытирая блузку.

Анфиса стала припоминать.

- Это было больше двадцати лет назад, самое начало девяностых. Случился пожар в спальне и трое воспитанников погибли. Расследовали без энтузиазма: пара допросов да один осмотр. И все бы так и закончилось (начало девяностых, милиция в раздрае, журналистов нет, губернатор Кравченко вступил в должность и теперь делит с друзьями заводы и ГОКи), если бы на допросе старая нянька не разрыдалась и, поминая Господа через слово, не рассказала причудливую историю. Историю о том, как она,  воспитательница и сторож перетаскали уже мертвых детей из леса и сами подожгли спальню.

- Ничего себе! – вырвалось у Зульфии.

- Милиция отправилась осматривать лес, - продолжила Анфиса, нахмурившись, - и действительно нашла пепелище, пустую канистру и остатки веревки, которой, вероятно, связали воспитанников перед сожжением.

- Ужас какой, - тихо сказала впечатлительная дагестанская женщина. По ее коже пробежали мурашки.

- Первым делом под подозрение попали воспитатели. Но эта версия быстро заглохла, не знаю, почему. И тогда переключились на воспитанников. А теперь самое интересное: режиссеру Яичкину в то время было примерно тринадцать и он… тадам… был воспитанником этого детского дома.

Зульфия поперхнулась.

- Похоже, Яичкин тебе угрожал, - резюмировала Заваркина с каким-то мстительным удовольствием.

Зуля нервно закурила: огонек, от которого она прикуривала, плясал в ее руках.

- Не переживай, - Заваркина снова принялась за еду, - он дурак и хвастун. Он не в состоянии никого поджечь. На это способен настоящий псих.

- А ты уверена, что Яичкин не псих? – спросила Зульфия.

Вопрос так и остался висеть в воздухе.

- А что если я тебе скажу, что могу сильно огорчить вице-губернатора Барашкина? - вдруг спросила Анфиса.

- А ты можешь? - Зуля подозрительно посмотрела на нее.

- Его единоутробного брата знаешь?

- Вице-губернатор Колдырев, заведующий здравоохранением, - отрапортовала Зульфия, - у них жены -  подруги, загородные дома на соседних участках, дети ходят в один класс в Иосаафе.

- Как думаешь, Барашкин расстроится, если кто-то из его журналисткой конницы растопчет его братишку в кровавую кашу? - коварно улыбаясь, спросила Заваркина.

- Надо полагать, - отозвалась Зульфия с долькой кровожадности в голосе.

-  У меня есть кое-что настолько вкусное, что я не могу не поделиться,  - призналась Заваркина, - кое-что соблазнительнее первой клубники…

- Не томи, - заныла Зуля.

- Но прежде, чем я расскажу, ты должна мне кое-что пообещать…

- Никому… - начала было Зуля.

- Наоборот, - оборвала ее Заваркина, - всем. Посредством «Благой вести».

- Ни за что, - немедленно отреагировала Зуля.

- Я продам ее другому изданию, и никто никогда не узнает, что ты – гениальный редактор, - вкрадчиво набрасывала Заваркина картину будущего, -  ты будешь продолжать выставлять себя идиоткой в никчемной газетенке. И, что хуже всего, Барашкин, никогда не узнает, что то, что делишки его братика выползли на свет  – его вина. Потому что он, не сумев обуздать гордыню и желание высокомерно порисоваться, оскорбил единственного человека, который смог бы удержать за поводья Анфису Заваркину.