- Куда его ставят? – Заваркина выпучила глаза.
Зуля торжествующе улыбнулась. Удивить чем-то Заваркину на протяжении стольких лет дружбы и совместной работы ей удавалось два или три раза.
- Во главе Объединенной компании, - повторила Зульфия, - там должен был быть кто-то другой, но в последний момент передумали.
Созданная в этом году Объединенная компания должна была пригреть под своим крылом несколько маленьких газеток с небольшой аудиторией и реформировать их в нечто стоящее. «В ощип» попадала и «Благая весть».
- Зачем они ставят его? Что он в состоянии изменить? Он же замшелый валун, на котором уже в советское время жабы не квакали! – Заваркина была вне себя, - сколько ему лет? Семьдесят восемь?
- Шестьдесят два, - поправила ее Зульфия, удивленная столь бурной реакцией.
- Ад! – заключила Заваркина, подхватила куртку и лэптоп, - я пойду детеныша проверю. Разбередили, говнюки, мои неврозы.
- К Егорке, поди, поскакала? – спросила Зуля с улыбкой.
- Ты меня знаешь, - Заваркина кокетливо подмигнула ей, - мне нужны положительные эмоции.
- Анфиса, - вдруг позвала ее Зуля. Заваркина удивленно оглянулась: она никогда не называла ее по имени.
- Почему все говорят, что приговор будет оправдательным?
- Потому что приговор будет оправдательным, - сказала Заваркина равнодушно, - это его право по рождению.
Зуля скривилась и на лице ее было написано столько несчастья и вселенской скорби, что Заваркина подошла и обняла ее: прижала на секунду ее голову к груди и поцеловала в макушку. У Зули запершило в горле.
- Прощай, - с этими словами Анфиса вышла.
- Я все равно не опубликую, - стараясь казаться беззаботной, крикнула ей вслед Зуля. Но комок из ее горла никуда не делся.
Слова о праве по рождению больно зацепили не только Зульфию, но и Кирилла. Не то, чтобы он не спал ночью или перестал есть, но каждый раз, пока он мониторил биржевые сводки или болтал по скайпу с Сонькой, слова «право по рождению» всплывали в его голове. Что если она права, и все его усилия не стоят ломаного гроша? Вернее, ломаный грош он как раз получит, но этим все и ограничится.
Он заменит покосившуюся избенку, которую выстроил его дядька на своем садовом участке на деньги, сэкономленные с копеечной пенсии. Он отправит мать в Париж, который та всегда мечтала увидеть. Но что если это гадкое чувство второсортности, которое так живо расписала ему Заваркина, никуда не исчезнет?
- Найди себе, племяш, девку богатую. Ты же пацан видный, – говаривал его дядька.
- Нравится мне там одна, - отмахивался Кирилл.
- Богатая? – смеялся дядька, - мы ее на огороде заставим работать.
Кирилл представил себе губернаторскую дочку в нитяных перчатках на грядке, выдирающую сорняки, и улыбнулся.
Его сердце застучало чаще, а низ живота сладко заныл: она звонила ему по скайпу с Мальдив, куда укатила со своей семьей.
- Я ненавижу свою жизнь, - она сидела на пляже в ярко-красном купальнике.
Про себя Кирилл поразился тому, что можно ненавидеть свою жизнь, сидя на таком белом-белом песке под теплым ветром и ласковым солнцем. Он снова было подумал о праве по рождению, но его отвлек Сонин купальник.
- Покажи животик, - попросил он. Сонька самодовольно вытянулась перед камерой.
- Что случилась в Б? – спросила Сонька обеспокоенно, - мобильник у отца трезвонит беспрерывно. Но я его на беззвучный режим поставила и кинула в карман своей пляжной сумки.
- Выброси его в океан, - велел Кирилл, - Анфиса Пална тут кое-что натворила.
- Вот только оставь ее без присмотра, - рассмеялась Сонька, достала пластмассовый прямоугольник из сумки и швырнула его в воду. Накатившая бирюзовая волна проглотила его.
- Заинька, я пошутил вообще-то, - ласково сказал Кирилл.
Соня улыбнулась и пожала плечами.
- Когда ты вернешься? – заныл Кирилл и сам удивился своему тону.
- Через неделю, - скривилась Соня, - здесь тоска смертная. Мать не дает мне есть и почему-то предлагает поступать в Академию русского балета. Отец над ней смеется.
- И как ты справляешься?
- Я говорю «я спрошу у Заваркиной» и меня выгоняют из бунгало, - рассмеялась Соня, - вчера ночевала в гамаке на пляже. Было холодно и змеи…
- Я соскучился, - сказал Кирилл.
- Я тоже, - нежно пропела Соня, - с радостью бы променяла эти мерзкие пальмы на елки из нашего парка.
- И бунгало на чердак? – улыбнулся Кирилл, и погладил Кляксу, сидящую у него на коленях.
У Кирилла язык не повернулся сказать ей, что на чердак им больше нельзя.