— Значит, ты ничего не знаешь, — разочарованно протянула Черно-белая.
— Меня в технические детали не посвящали, — надменно ответила Соня. Ей не хотелось признаваться, что она действительно не в курсе.
— Значит, точно не знаешь, — резюмировала Черно-белая, повернувшись к Соне спиной, — пошли готовить танец.
— Она сказала, что съемка будет, — воодушевленно Леопардовая, тоже потеряв к Соне всякий интерес, — потом можно будет выложить в блог.
— Еще сказала, что у нее будут фаер-шоу и живой тигр! — по секрету поведала Розовая, помахав Соне рукой.
Старшеклассницы, продолжая болтать, удалились. Соня в раздражении подняла свою сумку с пола и достала оттуда спасенный Заваркиной «блэкберри».
— Я тебе покажу живого тигра, — прошипела она и принялась раздраженно тыкать в кнопки.
Долг четвертый
Сей Сеич работал в школе Святого Иосаафа вот уже двадцать два года. В штатном расписании он звался учителем физкультуры, но на самом деле… На самом деле Сей Сеич был директором цирка.
Так его прозвали ученики еще в то время, когда театр «Aragosta» еще считался цирковым кружком, который Сей Сеич организовал десять лет назад на добровольной основе. В самом начале он учил детей простым цирковым трюкам: жонглированию и несложной акробатике.
Когда цирковой кружок привлек к себе внимание и пополнился несколькими очень артистичными ребятами из старшеклассников Святого Иосаафа, Анфиса Заваркина, от безделья вертевшаяся рядом, придумала пятнадцать вариантов названий на разных языках. Сей Сеич остановился на слове «Aragosta», что в переводе с итальянского означает «лангуст».
Сей Сеич где-то слышал, что продолжительность жизни лангуста учеными не установлена, и он углядел в этом знак: в любой момент Ангелина Фемистоклюсовна могла решить, что он отвлекает детей от учебы или развращает их «неподобающим образом жизни»: ведь не к цирковой карьере готовит Святой Иоасааф своих выпускников. Она легко могла перекрыть им кислород, убив на корню столь многообещающее начинание.
Сей Сеич предпочитал об этом не думать. Единственное, что он видел в этих детях — это их настоящее. Заброшенные, позабытые, очень одинокие подростки, у которых были новые гаджеты и одежда с иголочки, но не было ни капли внимания старших. Никто не спешил защитить их или показать, как справиться с испытаниями, что подкидывает им жизнь. Сей Сеич объединил их, дал им общее дело, а главное — он дал им жизненные ориентиры. Ребята работали с полной отдачей и знали цену благодарности: каждого хлопка аплодисментов, каждой улыбки ребенка и каждого «спасибо» от взрослого.
Ему, опытному и мудрому преподавателю, попадались и совершенно дикие «питомцы». Вроде Заваркиных. Сей Сеич не смог их приучить: Вася и Ася отличались какими-то несвойственными их возрасту взглядами на окружающее — цинизмом и нетерпимостью к чужим слабостям — которые отпугивали даже ребятишек из Муравейника, не говоря уж о «домашних». Иногда Сей Сеич недоумевал: каким чудом эти зверята попали в Иосааф? И как, ради всего святого, они умудряются здесь удерживаться.
Сей Сеич помнил их совершенно отчетливо. У Анфисы были густые каштановые волосы, и она носила огромные ботинки, в которых не могла пройти и полметра, не запутавшись в собственных ногах. Однажды Сей Сеич дал ей очень красивые пои — будто сделанные из лепестков роз — и показал одно несложное движение. Сначала неуклюжая Анфиса стукнула себя в глаз, потом Сей Сеича по затылку, после чего наотрез отказалась продолжать учиться.
Василий Заваркин в то время увлекался видеосъемкой. Он снял для цирка промо-видео, в котором факиры дышали огнем, а акробаты делали кульбиты. Видео было грамотно смонтировано и получилось очень стильным. Как тот странный Цирк Солнца, что теперь так любили все вокруг.
— У тебя талант, — сказал Сей Сеич тогда, похлопав Васю по плечу. Тот только улыбнулся.
Сей Сеич очень горевал, когда Вася погиб. Он всегда выглядел старше своих лет: еще в школе начал лысеть и приобрел глубокую морщину между бровями. Как-то забывалось, что этот парнишка еще молод, очень молод для того, чтобы решать взрослые проблемы. Сей спрашивал себя, мог ли он чем-нибудь помочь. И тут же отвечал себе, что нет, не мог. Никто не знал, что у Васи такие масштабные долги, кроме его друга Ивана и, наверно, самой Анфисы, которая была слишком горда, чтобы просить о помощи. После школы они почти утратили связь: Заваркины только иногда приходили на представления «Арагосты», чтобы поздравить Сея Сеича с началом лета.
Цирк-театр «Aragosta» был единственным школьным объединением, которое не расставалось на лето. Эти три месяца — насыщенное фестивалями время, и театр проводил его в разъездах.
Артисты мотались по всей стране. Им приходилось давать представления на невообразимых площадках: на песке, на щебне, на траве, на крытой площадке для танцев и на сцене заброшенного театра. Но юбимыми площадками «лангустов» оставались парки. В парке можно было вовлечь зрителя в представление, дать ему самому почувствовать себя актером, раскрыться и настроиться на нужный лад. Именно тогда от зрителя шла нужная энергия: чистая, живая, благотворная. Особенно любили питомцы Сей Сеича веселить детвору: оказалось, что дети — самая благодарная публика.
В спортивном зале было холодно и дуло изо всех щелей. Он был самым старым в школе, но зато свободным весь день. Когда на улице становилось слишком промозгло для репитиций, питомцы Сей Сеича перебирались в этот зал. Здесь он отрабатывал с ними элементы поинга, жонглирование контактным мячом, учил работе с флауэрстиками и девилстиками — приспособлениями для кручения в виде длинных тонких палок с украшенными концами. Сей Сеич забирал их с физкультуры и нещадно муштровал и питомцев-акробатов, и питомцев-факиров — ребят постарше, которые уже укротили огонь.
— Каким бы не было ваше мастерство, вы должны повторять самое элементарное каждый день! — говорил он розовощекому нескладному парнишке, заставляя повторять «бабочку» в сто сорок пятый раз, — если хотите оставаться лучшими, работайте, как работают балерины или переводчики. Изо дня в день.
Их фаершоу действительно было лучшим. За все время работы у «Арагосты» не было ни одного происшествия, чем они несказанно гордились. Когда по всей стране из-за непрофессионализма артистов стали сгорать заведения, народная любовь к вертящемуся огню поубавила свой пыл. Однако в Б все знали, что Aragosta не поведет!
Сей Сеич пристально следил за каждым поворотом мячей на цепочке в руках розовощекого паренька. Он поймал ритм и попытался уйти в себя: взгляд его стал стеклянным, а движения механическими.
— Не отключайся, — тихо сказал Сей, — не успеешь поймать, если вывалится.
Он не заметил, как сзади подкрался самый старший и самый умелый из питомцев-«факиров».
— Звонила Заваркина.
— И? — Сей Сеич обернулся.
— Ей нужен Валлиец.
— Дай ей Валлийца. И скажи, что если будет съемка, я хочу получить копию.
Паренек кивнул и убежал.
Долг пятый
В старом здании на углу, том самом, что образует главная улица города Б с вокзальной площадью, расположился салон «Cara mia». В витринах салона красовалась искусно сделанная мебель, дорогие светильники и напольные вазы невообразимых форм. Чуть поодаль стоял обеденный стол, покрытый белой хрусткой скатертью. На нем — элегантный сервиз из тонкого фарфора на двенадцать персон, демонстрирующий один из вариантов изысканной обеденной сервировки.
Витрина притягивала зевак, которые разглядывали выставленное, а насытившись, принимались всматриваться в глубину салона, пытаясь разглядеть людей, которым довелось прикоснуться или даже посидеть на этом чудесном диванчике, стилизованным под кушетку девятнадцатого века или отхлебнуть из тех воздушных бокалов. Но сегодня ни одна живая душа не показывалась перед окном.
Но как назло, именно сегодня прохожим было бы на что поглазеть. Посреди салона стоял длинноволосый манерный юноша в узких слаксах и коротко стриженая девушка в короткой юбке, высоких «мартенсах», и алой, словно огнетушитель, кожаной куртке. Они о чем-то горячо спорили.