Он улыбался ей, она кивала ему и проходила мимо, не сказав ни слова. Иногда Васька оглядывался на Егора, а однажды и вовсе показал ему язык.
Когда они возвращались по подвальному туннелю после прогулки по манежу, Кирилл болтал без умолку. Он засыпал Заваркину вопросами: интересовался, когда и кем был обнаружен проход и что именно Анфиса собирается сконструировать в манеже. Та отвечала невпопад. Егор плелся сзади и лихорадочно раздумывал, чтобы такого отчебучить, чтобы привлечь ее внимание. Однако, когда они поднимались по винтовой лестнице, и Кирилл перешел на зловещий свистящий шепот, Анфиса и его попросила замолкнуть. Она была сосредоточена на своих мыслях.
— ААААА!!! Стой! Я тебе еще песенку не допела! — завопила вдруг сестра Егора, маленькая Вика.
Когда Егор возвращался домой после школы, размечтавшийся и расслабленный, он заставал одну и ту же картину: пятилетняя гиперактивная Вика, бегающая из комнаты в комнату, и ее няня, Валентина Матвеевна, пятидесятилетняя строгая женщина с высшим педагогическим образованием, невозмутимо поедающая свой обед. У нее в этот час был законный перерыв, и ничто не могло отвлечь ее от еды. Только однажды, когда Вика скатилась с лестницы и расшибла лоб, она отложила ложку, обработала раненую голову питомицы и вернулась к обеду, посадив присмиревшего ребенка рядом с собой. Доев, она вызвала такси и отвезла Вику в частную клинику, где той наложили два шва.
— Твоя сестра себе еще сорок раз лоб расшибет, а у меня больной желудок, — заявила она Егору, — к тому же лучше меня вы няньки не найдете.
Это была правда. Они вообще не могли найти никакой няньки: ни лучше, ни хуже. Те, кто был старше Валентины Матвеевны, были мудрее и невозмутимее, но не успевали за шебутным ребенком. Те, кто был помоложе, срывались, кричали, и не воспринимались Викой как взрослые люди.
Однажды они попробовали нанять няню-мужчину, но на второй день неугомонная девчонка провела ему «man check»: разбежавшись хорошенько, боднула «няня» головой в пах. Мужчину увезли на «скорой» и естественно, что на работу он больше не вернулся, буркнув что-то про «исчадие ада».
За пять лет жизни с сестрой, которая уже в пеленках производила слишком много шума, Егор научился абстрагироваться от нее. В качестве основного средства защиты, он использовал наушники «Sennheiser», а в качестве основного аргумента — подзатыльник. Когда Вика, разозлившись на безразличие брата, говорила, что расскажет родителям обо всех подзатыльниках, что тот ей раздал в течение обеда, Егор прибегал к третьему средству — шантажу. Он перечислял громко и с выражением все Викины пакости: залитая чернилами родительская кровать, балясина, оторванная от новой лестницы красного дерева, и щенок, Викиными стараниями погибший под колесами соседского «мерседеса». Ребенок утихал на блаженные пятнадцать минут.
Сегодня Вика была увлечена своей первой влюбленностью — Трубадуром из «Бременских музыкантов». Целый день она готовилась к встрече с воображаемым возлюбленным: тщательно причесывалась, аккуратно красила губки детской помадой и примеряла платья, показывая каждое брату. Егор страдал и прикидывал, как бы заставить няньку отобедать быстрее, чтобы спокойно помечтать о Заваркиной: о том, как она входит в дверь его комнаты, одним движением снимает с себя платье, залезает к нему на колени и принимается его целовать. Ммм… Настырная младшая сестра в такие моменты была очень некстати.
Наконец, Вика остановилась на розовой балетной пачке, прихваченной матерью в «Мэйсиз» по случаю распродаж. Платье одевалось всего один раз — на выпускной из детского сада — и теперь отвергалось по понятным любой женщине причинам. Но, видимо, утомившись, Вика справедливо решила, что Трубадур в этом платье ее не видел, а значит, оно вполне подходит для того, чтобы сразить его наповал.
Когда платье было выбрано, Вика перешла к репетиции развлекательной программы. Она стояла перед большим зеркалом на втором этаже и громко пела песню «Ах, ты бедная моя трубадурочка…», кокетливо отставляя то одну ножку, то другую, поворачиваясь то так, то эдак.
Егор надел наушники. Как только Вика увидела, что ее никто не слушает, она принялась визжать.
— Я тебе еще песенку не допела!!! — Вика легко взяла очень высокую и от того очень противную ноту и, подбежав к Егору, ловко схватила его за наушник. Тот привычным движением отпихнулся. Вика упала на пол и сморщила лицо, чтобы зареветь. На Егора это не произвело никакого впечатления: он невозмутимо просматривал свою ленту в «Фейсбуке».
Вика встала, расправила пышную юбку, и хорошенько насупившись, что-то пробормотала. Егор не услышал ее за переливами ирландской флейты.
Он не услышал, как приехал Кирилл. Дверь ему открыла Валентина Матвеевна, и он, не тушуясь, прошел знакомым маршрутом: пересек огромный холл, поднялся вверх по деревянной лестнице с отломанной балясиной и на втором этаже свернул направо в одну из комнат Егора. Кирилл часто бывал в этом доме.
Он подкрался к Егору и легонько ткнул его в затылок. Тот привычным движением отмахнулся.
— Отвали.
Кирилл хихикнул и сдернул с него наушники.
— Отвали, сказал! — Егор резко развернулся, приготовившись отвесить дежурный подзатыльник, но увидел Кирилла, — а это ты…
— Ты чего такой мрачный? Заваркина не дает? — поинтересовался Кирилл, сбрасывая на пол кучу одежды с кресла-мешка и усаживаясь, — у тебя домработницы нету, что ли? Почему такой срач?
— Кончилась, — ответил Егор, — Вика ей волосы подожгла.
— Ха! Наш человек! И где она сейчас? В больнице?
— Нет, она только кончики подпалила. Предки дали ей денег, чтоб не звенела, и отправили с рекомендациями.
Внизу раздался мелодичный звонок домофона, за которым тут же последовал пиратский вопль Вики, которая, позабыв про манеры и пачку, неслась вниз. За ней шла невозмутимая Валентина Матвеевна и деликатно напоминала своей воспитаннице про разбитый лоб.
— Кто пришел? — лениво поинтересовался Кирилл.
— Трубадур, наверно, — улыбнулся Егор.
— Кто?
— Долгая история.
— Егор! — раздался властный голос Валентины Матвеевны, — спустись, пожалуйста.
Ребята переглянулись и поспешили вниз. Вика подпрыгивала у входной двери с разочарованным видом.
— Это не Трубадур, — первым делом уведомила она Егора и тут же с любопытством уставилась на вошедшего.
На пороге дома стоял маленький и белобрысый Вася Заваркин.
— Привет, ты один? — удивился Егор.
— Нет, конечно, — важно заявил Вася и прошел в вестибюль, — с мамой и девчонками.
— Где мама? — быстро спросил Егор и высунулся на улицу. Его обдало холодным ветром.
Действительно, как в одной из его фантазий, от ворот к крыльцу шла Заваркина. В руках она несла картонную коробку с промасленным донышком: в такие обычно упаковывают пирожные. На ее шее развевался причудливый сиреневый шарф, придавая ей богемный вид. Сердце Егора екнуло.
— Мне нужен твой стул, — сказала она. Не снижая скорости, она зашла в дом и передала коробку Егору.
— Образец? — растерялся Егор, заворожено глядя, как она стягивает шарф и расстегивает пуговицы на пальто. Он подумал, что если она и платье снимет прямо здесь, то это точно сон.
— Не тот стул. Твой трон Святого Патрика.
Под пальто оказалось не платье, а умилительный свитерок в звездочках и светлые джинсы. Она выглядела такой свежей, что Егору захотелось прижать ее к себе и провести рукой по бритому затылку. Хотя бы по затылку.
— Мы не вовремя? — спросила она, всмотревшись в напряженное лицо Егора.
— Вовремя, — Кирилл спрыгнул с лестницы и кивнул Заваркиной. Он видел те усилия, которые прилагает его друг, и ему стало любопытно: пытается ли он скрыть свое увлечение от Анфисы Палны или просто пытается удержать себя в руках. С какой стороны не посмотри, и то, и другое ему плохо удавалось.
— Вы кто? — громко завопила Вика, не любившая, когда на нее долго не обращают внимания.
— Какие децибелы! — воскликнула Заваркина и уставилась на Вику.
Вика была созданием прехорошеньким: рыжеволосая, изящная, в «принцессиной» пачке и тиаре, покосившейся от бега по лестнице. Ее круглое личико и надменно вздернутый нос было обсыпано задорными веснушками. Вася не сводил с нее глаз.