Соня не носила шапок, а повязывала на голову длинный шарф. Курилка обожал дергать за один его конец и наблюдать, как она, ворча, поправляет съехавшую набок конструкцию.
— Мы опаздываем, — напомнил Кирилл. Дженни, не торопясь, отряхивала снег со своей хорошенькой шубки.
— Побежали, — Соня схватила ее за руку и потащила в парк, как упирающуюся корову на веревочке. Она так ускорила шаг, что Дженни пришлось перейти на бег. Кирилл уже ушел далеко вперед.
— Куда ты так торопишься? — заныла Дженни.
— Валлиец же, — коротко ответила Соня.
— Что Валлиец? — захныкала запыхавшаяся Дженни, — ты его на Балу видела.
— Я еще хочу, — отрезала Соня.
Они добежали до восточного края парка. Здесь, на крытой сцене летними вечерами играл оркестр, а по выходным проводились танцевальные вечера для пенсионеров. Зиму сцена пережидала в одиночестве и пустоте, а площадка перед ней, когда не была залита как каток, оставалась безлюдной до самой весны.
Рождественский снегопад превратил окрестности в живописное и романтичное место: парковые деревья обзавелись снежными шубами, летняя сцена, освещенная желтыми круглыми фонарями, выглядела пушистым устрицеобразным сугробом. Посреди площадки, прямо на снегу, в железной чашке ярко горел огонь и полукругом стояла толпа любопытствующих.
Соня поднялась на цыпочки, чтобы высмотреть Егора и Заваркину.
Они почти не общались с Хэллоуина. Весь ноябрь и декабрь Егор проходил с таинственным видом, шептался с Кириллом на переменах и пропадал вечерами. Под Новый год они столкнулись в «Медной голове»: Егор драл глотку со сцены, а Заваркина потягивала стаут в закутке для музыкантов и выглядела довольной. На ней были джинсы, «мартенсы» и зеленая футболка с надписью «Kiss me I’m Irish». Она тогда помахала Соньке и приветливо улыбнулась.
Соня видела только спины, а привстав — только шапки. Шапки были меховые и вязаные, припорошенные снегом и уже отряхнутые. Друзья нашлись в противоположном конце площадки. Кирилл в шапочке, натянутой по брови, вертелся рядом.
Они стали протискиваться сквозь толпу, то и дело оскальзываясь и извиняясь.
Заваркина без макияжа, в кедах, по-прежнему очень коротко стриженая, выглядела не старше Егора. Сам Егор, посвежевший на морозе, в китчевом свитере со злобным снеговиком и распущенными волосами, не сводил с нее глаз.
Оказалось, что ребята расположились прямо возле артистов и уже были обеспечены стаканчиками с чем-то дымящимся. Заваркина болтала с каким-то маленьким мужичком в шапке. При ближайшем рассмотрении мужичок оказался Сей Сеичем, который приветливо им помахал. До девчонок долетели обрывки разговора.
— Не могу я брать за это деньги, — с улыбкой, но настойчиво возражал Сей Сеич, — считай это рекламой, представлением для привлечения внимания.
— Я должна вам за Бал, — сказала Заваркина. Осмотревшись, она стянула шляпу со стоящего рядом пацана и, прежде чем тот успел сказать «Эй!», спряталась по толпе.
— Анфиса! — крикнул Сей Сеич, но напрасно.
Отойдя не несколько шагов, Анфиса сделала странную вещь: достала из кармана куртки ключ и бросила его в шапку.
На середину площадки вышел первый повелитель огня с поями, и представление завертелось. Анфиса пошла по толпе, и шапка наполнялась купюрами и медяками.
— Не скупитесь, а делитесь, — весело выкрикивала она, — спасибо, спасибо, спасибо.
Она притормозила возле невысокой девушки в черной шапочке.
— Помогите артистам на новые пои, — громко и крикнула Анфиса и тут же тихо спросила, — ты одна?
— Без Бьорна, — тихо ответила девушка и поправила выбившуюся из-под шапочки светлую прядь, — но не одна.
Девушка достала из шапки ключ, заменив его мятым полтинником и, развернувшись, скрылась в толпе.
Сзади будто кашлянул дракон, и Анфиса, вздрогнув, обернулась. На площадку решительно вышли две высокие девицы — блондинка и брюнетка. Их роскошные фигуры были упакованы в коричневую замшу, на веревках они тащили высокого блондина в таком же костюме и кожаной маске. Огонь вспыхнул по всему периметру площадки, толпа зашепталась, раздались нетерпеливые аплодисменты.
Анфиса обернулась и всмотрелась в темноту. На парковке возле огромного наглухо затонированного внедорожника, стояла тонкая фигурка в дурацкой черной шапочке и пристально смотрела на Валлийца. Заваркина, не задумываясь, отдала бы мешок пряников за то, чтобы поближе увидеть выражение лица своей сестры.
Валлиец церемониально и торжественно сжег своих ведьм и под бурные аплодисменты вернулся в глинтвейный уголок. Заметив Анфису, вертевшуюся рядом, он вздрогнул.
— Привет, — сказал Валлиец. У него был бархатный баритон, — как Алиса?
— Скрывается на своем фьорде, растит сына, — ответила Заваркина, всмотревшись в его маску, — мы мало общаемся.
— Врунья, — шепнул Егор еле слышно. Заваркина ущипнула его за запястье.
Валлиец кивнул и отвернулся к своему оборудованию. Анфиса насмешливо посмотрела ему в спину и снова обернулась к парковке. Внедорожника не было.
— Ты слишком пристально за мной следишь, — шутливо обвинила Заваркина Егора. Тот непонимающе изогнул бровь.
— Выпьем чего-нибудь горячего, — предложила Соня, наблюдая, как тушат огонь.
— Пошли ко мне, — сказал Заваркина. Толпа неспешно разбредалась.
Кирилл повеселел: «заваркинская» кофейня была единственной, где в кружку с кофе могли плеснуть кое-чего покрепче. Они побрели по пушистым сугробам, уворачиваясь от лошадей и дивясь запаху карамельного попкорна, которого уже сто лет не продавали в кинотеатрах. Егор и Анфиса плелись в обнимку чуть поодаль и, едва войдя в кофейню, скрылись за занавеской, отделяющей зал от подсобных помещений.
— Мне восемнадцать, — доверительно заявил Кирилл чернобровому баристе, стягивая шапку. Бариста посмотрел на Соню и Дженни.
— Им не надо.
Соня хмыкнула и направилась в дальний угол, где стояли бежевые диваны буквой «Г». Угол был сумрачный и очень уютный, отгороженный от остальной части зала стеллажами, заставленными фигурками кошек, свечками и рамками с фотографиями города. Лица тех, кто сидел в углу, различить было невозможно: остальным посетителям они виднелись лишь смутными фигурами. Зато тем, кто сидел в углу, открывался чудесный обзор. Соня любила оттуда наблюдать за воркующими парочками и собиравшейся тут богемной братией: копеечными журналистами, опальными блоггерами, фотографами с претензией на уникальное видение, но снимающими свадьбы из-за безденежья. Претензия плохо продавалась.
Но больше всего Соне нравилась Заваркина, которая изредка появлялась из-за занавески, проходила по залу, надменно здоровалась со знакомыми и как-то лениво улыбалась.
Кирилл вернулся с маленьким подносом, на котором стояли три сосуда: толстостенная дымящаяся кружка (кофе с коньяком для Кирилла), бокал с ручкой и шариком мороженого (глясе для Дженни) и такой же бокал, но с шапкой взбитых сливок (кофе-ириска для Сони).
— Спасибо, — сказала Дженни. Она промерзла до костей и поэтому тут же судорожно присосалась к питью.
— Притормози, подруга, — сказала ей Соня, — а то выпьешь быстро, придется заказывать еще, а потом снова будут руки трястись.
У Дженни и правда была очень острая реакция на кофеин. Передозировка наступала быстро, после первого глотка второй чашки.
— Может, тебе тоже коньяку? — сочувственно спросил Кирилл.
Дженни кивнула.
— И мне! — разохотилась Соня и протянула свою чашку.
— А тебе зачем? — поинтересовался Кирилл и, не дожидаясь ответа, взял чашку только у Дженни и направился к стойке.
— Мне кажется или он ведет себя, как мудак? — спросила Соня, ставя чашку на стол.
— Кажется, — сказала Дженни уверенно, — он о тебе заботится.
— Он точно в меня влюблен? — скривилась Сонька, — он только и делает, что меня шпыняет.
Дженни посмотрела на подругу как на слабоумную. Сонька только однажды видела у нее этот взгляд: когда написала слово «чтобы» раздельно в начале предложения. Он был полон сожаления и превосходства, приправленных капелькой отвращения.