Кирилл тут же мысленно отругал себя за глупую улыбку, которая расцвела на его лице.
— Вы домой? — спросил он, тщетно пытаясь нахмуриться.
— Домой, — сказал Егор.
«Дома» у входной двери своей мансарды Анфиса присела и приподняла коврик. Под ним лежал ключ.
— А деньги ты где хранишь? — удивленно спросил Егор, — в вазочке с конфетами?
Анфиса улыбнулась и не сочла нужным ничего объяснять. На звук открывшейся двери в темную прихожую пришлепал Вася. Он был в пижамке с медвежатами, но не выглядел сонным.
— Мама, ты не поверишь! — начал он, сияя.
Анфиса едва заметно покачала головой. Вася хитро улыбнулся и удрал в свою комнату.
— Он был дома один? — удивился Егор.
— Он взрослый и самостоятельный молодой человек, — сказала Анфиса, — между прочим, самостоятельнее тебя. Уроки я у него не проверяю.
— У меня тоже не проверяешь, — улыбнулся Егор.
— Второй месяц борюсь с этим желанием.
Егор легонько шлепнул ее по мягкому месту и, сняв ботинки, скрылся в спальне.
— Так ты знал? — Заваркина вернулась к разговору начатому у двери.
— Ну да, — ответил Егор с улыбкой, — Анафема еще в ноябре отцу позвонила.
В маленькой комнатке со скошенным потолком горел камин. Было душно и приторно пахло ванилью. Здесь поместилась только большая кровать, накрытая старомодным гобеленовым покрывалом, крохотная тумбочка с лампой и стопкой книжек, и роскошное трюмо, на котором не стояло ничего, что намекнуло бы, что в доме живет женщина. Егор стянул с себя свитер и теперь сидел на кровати в расстегнутых джинсах, босиком и с голым торсом. Рыжие волосы падали на молочно-белые плечи. Анфиса невольно залюбовалась четко прорисованными бицепсами и кубиками пресса, которыми он самодовольно поигрывал. В темноте его кожа казалась полупрозрачной: было видно, как под ней пульсируют голубоватые вены.
— Странно, что он только теперь отреагировал, — Анфиса встала, подошла к Егору и погладила его по лохматой голове. Потом ловко, как кошка, забралась ему на колени и прижалась всем телом.
— Он сказал, что не одобряет и все такое, но ему вполне понятно мое увлечение, — рассмеялся Егор, — и что он не скажет матери, если я не начну делать глупости.
— А ты начал? — Анфиса потянула его за волосы на затылке, подозрительно вглядевшись в лицо.
— Я неделю дома не ночевал.
— То есть этой неприятной сцены можно было бы избежать, если бы я вовремя отправила тебя домой? — Анфиса приложила палец к губам, — хмм… Подскажи мне, как пожестче тебя наказать.
— Сама знаешь…
Она прижала свои губы к его губам и запустила руку в его расстегнутые джинсы, но тут ее взгляд упал на прикроватную тумбочку. На ней лежал конверт: большой, белый и таинственный.
— Вась-Вась-Вась, — Анфиса слезла с Егоровых колен, схватила конверт и в мгновение ока оказалась в соседней комнате. Егор выглянул в коридорчик. Анфиса шушукалась с сыном.
— Дядя Федя принес, — сказал Вася, приподнявшись на локте.
— Они ведь не встретились?
Вася отрицательно покачал головой и был награжден быстрым поцелуем в белобрысую макушку, после чего уютно свернулся калачиком под одеялом. Анфиса приглушила лампу и вышла, плотно притворив за собой дверь.
— Что теперь с нами будет? — спросила Анфиса, бросив конверт на пол и задвинув его ногой в угол.
— Не заточат же они меня в башню, в самом деле, — прошептал Егор, притянув ее к себе, опрокинув на кровать и жарко целуя, — мне восемнадцать, деньги у меня свои…
— У тебя свои деньги? — удивилась Анфиса, слегка отстраняя его.
— Бабка оставила мне небольшое наследство. Напрямую отдала, минуя мать. Ух, как она ее ненавидела! Я вступил в права в день своего восемнадцатилетия.
— Тогда нам стоит вернуться к разговору о свадьбе, который ты начал на втором свидании, — Заваркина скорчила хитрую рожу.
Егор засмеялся и стянул с нее футболку.
Позже, когда на город опустилась плотная чернильная ночь, украв и сугробы, и фонари, Заваркина склонилась над своим спящим любовником, дабы убедиться, что тот не откроет глаза до утра. Егор действительно был утомлен и спал, как младенец, тихо посапывая. Заваркина отошла к трюмо, тихонько выдвинула верхний ящик и достала легкий и плоский лэптоп и, пододвинув пепельницу поближе, включила его. Не признававшая никаких почтовых программ, она открыла известный поисковик и из него вошла в почту. Она подкурила сигарету, кликнула «Написать» и, немного подумав, застрочила в теле письма.
Помнишь наш Дом? Он стоял на окраине Муравейника, а дальше начинался лес. Жуткий и страшный. Не такой весело-страшный, как Темный лес возле Хогвартса и не такой карикатурно и романтично страшный, как например, в Сонной лощине. Он был жуткий.
Помнишь его? Даже старшие решались ходить туда только в последний год, в основном, чтобы пить и нюхать.
Однажды я стояла у окна на первом этаже и видела, как из леса вышла старшая девчонка. Была поздняя осень, она шла босиком и без колготок, ступала голыми ногами прямо по мерзлой земле. По лицу она размазывала косметику, слезы и сопли. По бедрам, по внутренней стороне, струйками стекала кровь. Золушка 90-х, которая ушла на бал с Курским пивом и клеем, полная надежд, а вернулась растерзанная, растоптанная и без туфель. Я наблюдала в щелочку, как она, рыдая, аккуратно моет промежность в детской ванной (там, где обычно купали засранцев из яслей). Вода смывала бурые разводы уже запекшейся крови, а под ними оказывались синяки, очень характерные: следы от пальцев. Такие остаются, когда двое держат за ноги. Сдерживая тошноту и вытирая слезы рукавом своей драной кофты, я поклялась, что никогда не позволю сделать ничего подобного со своим телом. Лучше умереть.
В то, что «это» бывает по любви, никто из нас не верил.
Закончив писать, Анфиса сделала странную вещь: вбила в поле адресата свой e-mail и нажала «Отправить». Подождав минуту, она убедилась, что письмо упало во «Входящие», вышла из почты и захлопнула ноутбук.
Глава пятнадцатая. Делаем ставки
— Не хочу ничего делать, — шепнула Заваркина Зуле на ухо, — я даже не желаю слушать ту чушь, что он несет.
— Тогда мне не мешай! — огрызнулась Зульфия, бешено строчившая что-то в блокноте.
Заваркина пожала плечами и скорчила рожу. Она была одета в красный свитер с огромной снежинкой, но сидела в кресле ниже всех остальных журналистов на этой пресс-конференции. В ее руках не было ни блокнота, ни диктофона, внимание ее не было сосредоточено на говорившем.
— Каток — это мое детище…
— Зачем этому городу еще один каток? Да еще с каким-то говном вместо льда… — простонала Заваркина. Зульфия шикнула на нее, а сидящая впереди молоденькая фифочка из муниципальной газеты обернулась. Лицо ее выражало возмущение.
— Что? — спросила ее Заваркина.
Фифочка, скривившись, отвернулась.
— Заваркина, что с тобой такое? — поинтересовалась Зульфия, — раньше бы ты его вопросами закидала, не дав договорить, и его бы уже на скорой увозили с сердечным приступом. А ты ведешь себя как в школе…
— А разве здесь не школа? — Заваркина притворно удивилась и огляделась по сторонам.
Она ткнула пальцем в представительного мужчину в костюме, главного редактора газеты для пенсионеров. Несмотря на благообразный вид, он без зазрения совести воровал тексты, подставлял своих собственных журналистов и спал с чужими женами. Соратники по перу дали ему длинное прозвище — Тот-Что-Спит-В-Гробу.
— Вот он — староста. Сдает классухе прогульщиков, стучит по мелочи. Пренеприятная личность. Вот она, например, — Анфиса перевела указующий перст на фифочку из муниципальной газеты, сидящую впереди, — старательная хорошистка. Выполняет все задания, но не отдает себе отчет, что эти задания бесполезны: они не помогут ее развитию, а результат выполнения не интересен окружающим. А я — хулиганка и двоечница, срываю уроки, создаю проблемы, и все от меня без ума.