— А я? — заинтересовалась Зульфия.
— А ты либо гениальная троечница и тусуешься со мной по идейным соображениям, либо пустоголовая отличница, которую приставили ко мне для исправления. Выбирай.
Заваркина состроила хитрую рожу и выжидающе уставилась на Зулю.
— Это очень интересно, но все равно заткнись, — попросила Зульфия, — у меня на первую полосу ставить нечего.
— Я в отпуск хочу, — протянула Заваркина и еще ниже сползла в велюровом кресле, — знаешь, когда я в отпуске последний раз была? Никогда! Декрет не считается, это, скорее, было похоже на рабство на каменоломнях. Только вместо камня — младенец.
— На бабушкину картошку, — поправила ее Зульфия.
— Угу. Которая принимается орать, если ее не полить и не окучить.
Они захихикали, тут же поймав парочку сердитых взглядов.
— Ох, чего все так напрягаются? — простонала Заваркина и закинула ногу на ногу. Она медленно достала из сумки сигарету и огляделась в поисках выхода. Выход был один. Достичь его можно было, только пройдя мимо стола, оперевшись на который вещал промышленник.
— Блин, — сказала Заваркина и покрутила головой.
Вокруг промышленника, как мухи, вертелись фотографы, и звук щелкающих затворов и заряжающихся вспышек дополнял сравнение с мушиным роем. Женщина преклонных лет с перманентом старательно записывала что-то в блокнот. Коля, их молоденький стажер, зачесав волосы вверх на старомодный манер, стоял позади всех с таким важным видом, будто он лично созвал эту пресс-конференцию и теперь любуется результатом.
— У меня есть для тебя первая полоса, — сообщила Заваркина, — только я не хочу ей заниматься, честное слово.
— Дай Коле посмотреть, — отмахнулась Зуля, и попыталась сосредоточиться на ньюсмейкере, заканчивающем выступление.
— Кстати, сам Коля у нас интересная личность: у него в нашей воображаемой школе тройки по математике и пятерки по литературе и обществознанию. Ему не хватает стройности мышления, которую он компенсирует увлеченностью. Его увлеченность красит даже «Благую весть».
— А моя не красит? — поинтересовалась Зульфия настороженно.
— Твоя — только портит, — засмеялась Заваркина.
Промышленник закончил, наконец, вещать, и журналистская братия зашевелилась. Заваркина достала из сумки конверт и сунула в руки проходящему мимо Коле, больно стукнув его по животу.
— Первая полоса, — объяснила она, отвечая на его вопросительный взгляд. Коля скривился, но взял конверт.
— Цаца, — прокомментировала Заваркина, насмешливо глядя ему вслед.
— Что в пакете?
— Что-то про этот каток, я не вчитывалась, — отмахнулась Заваркина.
Когда они вышли на улицу, Анфиса, наконец, с удовольствием закурила. Зуля, глядя на наслаждение, написанное на ее лице, тоже выбила из пачки сигарету.
— Тогда кто у нас классный руководитель? Он? — спросила Зуля, кивнув на промышленника, усаживающегося в черный сверкающий автомобиль.
— Нет. Он — приглашенный лектор. Классный руководитель сама знаешь кто.
Зульфия вздохнула. Она поняла, что Анфиса имела в виду вице-губернатора Барашкина, заведующего информационной политикой в регионе.
— Хотя он, скорее, не классный руководитель, а завуч по воспитательной работе. Наша карманная Анафема.
— Это мы его карманные, — скривилась Зуля.
— Я не его, — усмехнулась Анфиса, — я его соседа по кабинету.
— Заваркина, с кем ты спишь? — привычно поинтересовалась Зуля.
— Со школьником, — со смехом ответила Заваркина.
— Новый ответ, который тоже ничего не проясняет, — притворно обиделась Зуля. Она устала от недостатка информации и была близка к тому, чтобы начать обижаться всерьез.
— Знаешь, — сказала вдруг Анфиса, когда они медленно двинулись по улице, — я недавно встретила своего сокурсника. Он работает на каком-то городском портале, знаешь, на таком, где грошовая реклама, куча баннеров и некачественный контент.
— Меня от словосочетания «некачественный контент» мутит, — буркнула Зуля.
— Он сказал, что, по его мнению, журналистики в городе Б нет, — продолжила Заваркина, — он так и сказал «Журналистики в Б нет!». Как отрезал. Очень мне сочувствовал, что я в «Благой вести» работаю. По его мнению, мы, как и он, штаны протираем, а не гнем спину во имя просвещения неблагодарной серости.
Зульфия оскорблено фыркнула. Она воображала Заваркину кем-то вроде Зорро, у которого вместо рапиры — клавиатура. На киношного мстителя намекала и пижонская подпись под ее хлесткими статьями — одна единственная заглавная буква «Z». Но теперь ее доморощенный Зорро увлекся посторонними делами и спрятал оружие в прикроватную тумбочку, а недруги тем временем разгулялись, пленили ее, Зульфию (в этой фантазии она воображала себя флегматичным губернатором Нуэво Арагоны), и вот-вот начнут поджаривать ей пятки.
— Ты забила на работу, когда начала встречаться с этим школьником, — Зульфия неодобрительно поджала губы.
— Его зовут Егор.
Зульфия хмыкнула и скрестила руки на груди: выразить неодобрение у нее получилось бы, если бы в этот момент она не поскользнулась, нелепо взмахнув сумкой. Однако, этот раз ничего бы не решил: Зульфия «не одобряла» этот роман при каждом удобном случае вот уже четвертый месяц.
— Оставь это бесполезное фырканье, — беззаботно отозвалась Заваркина, ловя языком снежинку, как молодой лабрадор, — первых трех лет своей жизни я не помню, а от последних тридцати меня мутит. За исключением тех моментов, когда меня трахает восемнадцатилетний жеребец, извини за вульгарность.
— Ты скучаешь по Васе? — спросила Зульфия вкрадчиво. Она знала, что это удар ниже пояса, но не смогла удержаться.
Заваркина притихла, посмотрела на Зулю и закурила вторую.
— Каждый день, — тихо ответила она и снова посмотрела в небо. Небо не вернуло ей взгляд, заслонившись серыми тучами, — я ему письма пишу. Электронные. Я знаю, что он никогда их не прочитает, но все равно пишу. Психотерапия такая.
Помолчали, думая каждая о своем.
— Нужно ли мне зайти домой? — сказала Заваркина, глядя на красное кирпичное здание старой гимназии. За разговором они не заметили, как проделали весь путь до офиса по шумным улицам города Б.
— Васю проверить? — рассеянно спросила Зульфия.
— Ага, — ответила Заваркина, — ты разбередила мои раны.
Зульфия неловко улыбнулась. Как бы то ни было, ей не нравилось расстраивать людей.
— Придешь вечером в кофейню? — Заваркина вернула прежний беззаботный тон.
— Что у тебя там сегодня? — поинтересовалась Зульфия.
— День Святого Валентина. Наверху сердечки и плюшевые мишки, внизу виски, сигары и покер.
— У нас сегодня романтический вечер с Зузичем, — немного рисуясь, сообщила Зульфия, — я готовлю баранину в помидорах, с тмином и белым вином.
— Буржуйка, ананасоедка и рябчикожуйка, — пошутила Заваркина.
— Твой школьник будет? — ворчливо спросила Зуля, — хоть бы посмотреть на него…
— Он в Дублине, деда с днем рождения поздравляет, — Заваркина кинула взгляд на школу Святого Иосаафа и решительно обернулась к универмагу, — нельзя быть такой истеричкой и проверять ребенка каждые два часа. Пойдем взработнём немного.
Зуля кивнула, и они скрылись от начинавшегося снегопада за стеклянными дверьми.
Февраль в городе Б — преотвратительное время. Первая его половина — теплая, с весенним ветром и настолько свежим воздухом, что уличные коты принимались строить планы на следующий месяц — растапливала метровые слои снега, превращала в водные потоки льдышки на клумбах. Вторая — с лютыми морозами и колючим снегом — замораживала все, что растаяло, в причудливые формы, об которые спотыкались прохожие и в которых застревали автомобили. Вторая половина начиналась всегда в день Святого Валентина.
На парковке школы Святого Иосаафа дворник Никитич старательно раскидывал подтаявший снег, сетуя на то, что к вечеру от его усилий не останется и следа. Он уже расчистил дорожку к крыльцу, раскидал огромный снежный пенис, слепленный какими-то шутниками в парке, и велел Ивушке потушить костер, который та развела «для сугрева».