— Сами подумайте! Если бы мы имели отношение к епархии, то у нас было бы совсем другое финансирование, — сказал бойкий мужичонка и развязно подмигнул, а потом зачем-то возвел глаза к потолку, — а на название не смотрите, оно вполне светское.
И действительно, то, «другое», финансирование не имело к ним никакого отношения. Зарплаты их были смехотворны, зато рабочий график настолько гибок, что Анфиса успевала писать для тринадцати других изданий и водить сына на тренировки по тхэквондо. А Зуля, будучи женщиной серьезной, в промежутках между готовкой и стиркой, вот уже полгода решалась баллотироваться в депутаты горсовета.
Однако, спустя пару месяцев оказалось, что по указанию свыше предписывалось шестьдесят процентов газетной площади отдавать под вдохновенно изложенную информацию о церковный делах. Атеистка Анфиса и агностик Зуля, имевшая целый полк родственников-мусульман и мужа-протестанта, оказались в затруднительном положении. И если последняя освоила универсальные обороты вроде: «В пору лихолетья, когда храм был разрушен, наступило беспамятство», то Анфиса наотрез отказалась касаться пером православных материалов.
— У меня кожа с рук облезет, — улыбалась она.
Тогда им на подмогу пришла молодая поросль — начинающий журналист, но обласканный вниманием местный блоггер Коля Чекрыгин. Материалы он писал живо и бойко, и Зуля, не любившая канцелярщину ни в каком виде, очень одобряла его работу.
Анфиса же коммуницировать с ним не любила. Коля был убежден, что из всего происходящего в городе Б можно сделать нечто интересное и с щенячьим восторгом принимался за статью об очередной выставке кошек или отремонтированном доме номер сорок два по улице Кому-какое-дело. Однажды Анфиса, вслух потешаясь над его серьезной и вдумчивой статьей о центральной клумбе города, невзначай задела какие-то Колины чувствительные струны. Тот произнес вдохновенную речь о журналистской этике и чести, о всеобщем помешательстве на деньгах, и что лучше он будет писать о розах и новых канализационных люках, чем о грязных чиновьичьих скандалах. Анфиса разозлилась и свалила на него всю свою работу в «Благой вести».
«Чтоб не умничал» — сказала она тогда Зуле.
— Не хочешь ли сходить сегодня в «Медную голову», любезная Заваркина?
— Очень хочу. Однако ж, любезная Зульфия, не скажешь ли ты, почему вон в том углу у нас лужа крови? Ты опять кого-то зарезала и расчленила?
Она ткнула пальцем в единственный незанятый мебелью угол, в котором стоял пакет из супермаркета. Из-под него вытекала кровавая жижа. Вася хихикнул.
— О Господи, — Зуля кинулась к пакету, — это печень! Я забыла положить ее в холодильник!
— Клевать будешь на досуге? — насмешливо спросила Заваркина, разглядывая изображение на мониторе.
— Готовить буду. Вроде не испортилась. А кровищи-то натекло!
— А в паб пойду, — сказала Заваркина, подумав, — там будет выступать один очень интересный мне персонаж. Ты только кровищу-то убери, а то и правда привлекут.
— Охохо, — вздохнула Зуля и повертела головой в поисках тряпки.
— Вась, — спросила Заваркина, — посидишь сегодня в кофейне?
— Ага, — вздохнут он, — а когда мне можно будет в паб?
— Когда семнадцать исполнится, — строго отозвалась Зуля из угла.
— Тебе туда вообще нельзя, — рассмеялась Анфиса, — ты будешь раздавать указания музыкантам и руководить барменами. Чтобы пиво наливали правильно.
Васька надулся.
— Не обижайся, я шучу, — нежно сказала Заваркина, отрываясь от монитора, — куда звонить в случае опасности, знаешь?
— Дяде Толе, — Васька важно достал из своего портфеля мобильный и продемонстрировал его матери.
Зуля нахмурилась и спросила одними губами «что за дядятоля?».
— Нововведения в Васькиной безопасности, — холодно отозвалась Анфиса, — потом расскажу.
— Мам, давай не пойдем домой? — попросил Вася, когда они спускались вниз на том же служебном лифте.
— А куда пойдем? — задумчиво отозвалась Анфиса.
— Вон туда! — Васька ткнул пальцем в разноцветный киоск и, долго не думая, потащил мать за руку.
Анфиса покорно потащилась за сыном. Киоск, как оказалось, торговал замороженным йогуртом. В холодильнике-прилавке лежали топпинги — крупные вишни в сиропе, шоколадные чипсы, карамельный и малиновый соусы, тягучее персиковое желе, свежая малина и ежевика. Аппарат, трудясь без остановки, укладывал йогурт в стаканчики аппетитными завихрениями.
— Можем посыпать кокосовой стружкой, — улыбнулась миленькая продавщица Васе.
— Это, Василий, какая-то девчачья еда, — развеселилась Анфиса, — мы ж с тобой не девчонки! Пойдем лучше и правда бургер съедим.
— Пойдем! — обрадовался Васька и потащил ее в другую сторону, — а потом сюда вернемся?
— Вернемся, — Анфиса снова погрузилась в свои мысли.
— Мам, ты не лопнешь? — счастливо поинтересовался Вася, когда Анфиса заказала целую гору всякой жареной и вредной всячины.
— Я следующую неделю есть не буду, — пошутила Анфиса, вгрызаясь в долгожданный бургер, — Вась, а Вась?
— Чего? — отозвался Вася, старательно обмакивая картошку-фри в соус.
— Расскажи мне про Яичкина.
— А что рассказывать? Пришел какой-то и стал рассказывать, что в Шреке взрывают птичек и это плохо, значит Шрека надо запретить. Дурак какой-то!
— Почему? — заинтересовалась Анфиса.
Вася снисходительно посмотрел на мать.
— Никто не пойдет взрывать птичек, посмотрев Шрека.
— Точно? — спросила Анфиса, улыбаясь Васиной серьезности.
— Сто пудов! — сказал Вася уверено и снова потянулся за картошкой.
Васька получился замечательным: абсолютно здоровым, умненьким, с богатым воображением. Розовощекий, белобрысый, обаятельный, он, казалось, унаследовал от своих родителей лучшие качества, среди которых уже сейчас ярко цвели любознательность и решительность. Анфиса обожала тереться носом об его трогательный пахнущий мылом и детством затылок. Или смотреть исподтишка, как он рисует: сосредоточенно, будто нет в мире ничего важнее его занятия. Он напоминал ей хрупкую жемчужную луковку.
В первые недели после родов Заваркина не давала никому даже посмотреть на него, как волчица, бросалась на того, кто оказывался ближе двух метров к его кроватке. Анфиса и в общеобразовательную школу его отправила только тогда, когда выпросила для него охранника. В обмен на личную охрану, человек, ее оплачивавший, потребовал, чтобы Васька учился защищать себя самостоятельно и порекомендовал секцию тхеквондо с проверенным мастером. Анфиса, скрепя сердце, согласилась и получила полностью оплаченного Анатолия, дюжего молодца с хитрыми глазищами. Впрочем, Вася, как и следовало ожидать, тут же подружился с ним, стал называть дядей Толей и заставил играть с собой в баскетбол. Волчица внутри Анфисы, поворчав, успокоилась.
— Вась, я отойду, а ты доедай, — сказала Анфиса, встав и найдя взглядом Анатолия, стоящего чуть поодаль. Тот кивнул ей.
Анфиса зашла в женский туалет и, проскочив мимо болтающих девиц, заперлась в кабинке. Там она глубоко вздохнула, склонилась над унитазом и сунула два пальца в рот.
Глава четвертая. Пари
Паб «Медная голова» был знаменит на всю округу. Он стоял в отдалении от жилых домов, у самой кромки промышленного района. Район расширялся и отхватывал куски от города: обкусывал его по краям, словно дворняжка печенье. Промпостройки — водонапорные башни, уродливые радиовышки и неприглядные здания заводских цехов –
прогладывали то тут, то там, словно царапины.
Хозяин «Медной головы» воспользовался всем, чем мог воспользоваться. Сам домик, неказистый и невнятный, он выкрасил желтым и украсил гаэльскими надписями, а старый фонарь перед входом обвесил дополнительными завитушками и указателями. «До Дублина — 5674 мили», — гласил один. «До Белфаста — 3258 миль», — говорил другой. Цифры были неверны, и жители города Б единогласно решили, что хозяин паба украл их с улицы города Г, что в графстве Оффали, в котором когда-то жил.