Я прыгнул.
И в полете сознание подсказало выход из положения. Я схватился руками за голову мерга, сплел пальцы замочком на его затылке, чтобы как можно крепче держаться и активно заработал ногами. Тварь даже не шелохнулась. Подтянувшись, я смог упереться подошвами в иглу и оттолкнуться. Я взметнулся в воздух. Но полетел совсем не вперед — меня схватили за шкирку как маленького котенка. Наверное, стоило быть более скорым. Прощаясь с жизнью и воздавая молитвы всему Сиолирию, даже Тимби, лишь бы не быть убитым, я осознал, что снова лечу. Свободно, без ощущения чьего-либо хвата. Следовательно…
Удар о березу вышиб дух. Громкий стон вырвался из груди, правая сторона лица онемела. Сползая вниз, я изо всех сил обхватил ствол правой рукой, чтобы уменьшить скорость падения, но куда там. Все, чего я заработал, это ободранную ладонь. Столкнувшись с мокрой, липкой, противной, холодной кашей из воды и земли я издал повторный стон — удар пришелся на левую часть туловища. Повезло же среди множества деревьев наткнуться на то, чьи корни торчали из земли кривыми изгибами. Шок угас, и к ушибленному лицу пришла боль. Я стиснул зубы, надеясь умалить наступающие муки. Волею Богов мерг ограничился одним лишь броском и сразу же потерял ко мне интерес.
Встать я не смог. Лишь пяток искорок слетели с пальцев, когда я попытался сплести Огненный Шар.
Изнеможение.
Я стал бесполезным для боя. Боя, который люди проигрывают. Тела падали как яблоки с сотрясаемой ветви. Но нет, я ошибся, назвав доступное взору боем — это самое настоящее убийство, зверское и беспощадное. Столы перевернулись, торт давно растоптали. Даже не знаю, успели ли мангусты использовать его по назначению. Силы покинули оборонявшихся, глубочайшее отчаяние поселилось в их глазах. Но выражение непокорности на их лицах было таким мощным, что я, казалось, чувствовал скрип зубов плотно сжатых челюстей.
Во имя Сиолирия, почему же жители медлят? Ужели не видят, в каком положении находятся защитники? Ах, проклятая голова! Гудит как трогающийся поезд. Взявшийся из ниоткуда посторонний шум сбивал все мысли и нарастал вместе с головокружением. Почему? Где малые пахари? Это место повидало чересчур много жертв, чтобы жизнь и дальше покидала хозяев. А я не сберег… Кто-нибудь, убейте меня! Я не могу вынести этот гул!.. Не уберег я жителей от смерти, как ни старался… Но пусть Укона будет мне свидетелем — я не стремился передать нити жизни на расправу ее ножницам.
Как голова-то кружится…
Источником звуков оказались крестьяне. С ревом и воем они со всех ног бежали на помощь, ничуть не страшась злобных тварей. Они ворвались на поляну кипящей волной смертоносного потока, поглощая в своих водах попавших в нее жертв. Пускай это необученный строй, хоть и строем-то его назвать нельзя и под угрозой смертных пыток. Пускай всех сплоченных людей, связанных одной целью, никто никогда ни к чему подобному не готовил, но их силы питало желание защитить деревню, свой родной дом, своих друзей, еще живых или умирающих. Бешеный вихрь, буйный и необузданный торнадо, несшийся по поляне — и в его головокружительном безумии можно различить занесенные в широком размахе лопату, вилы, с чавканьем вонзающиеся в плоть болотников, треск грабель, мрачный глянец опускающейся кочерги и даже удочку.
Я на грани обморока. События мелькают быстро-быстро, как торопливо перелистываемые страницы с изображениями. Очень сильная дурнота; временами кажется, будто все вокруг — огромный холст, развевающийся на ветру. Мир теряется, готовый сорваться и улететь. Наверное, только громогласные возгласы и не дают мне уйти в беспамятство.
— Так вам, мрази!
— Бей их, ребята!
— Ну, дружно, пахари!
— Давайте же!
Свалка. Копошащаяся куча. Мерги падают все чаще, их трупы напоминают изодранные тряпки… Но доставалось не одним болотникам. На моих глазах погиб юноша лет восемнадцати — еще вчера он с жадностью слушал рассказы об Академии, а теперь валяется на грязной земле. Тощенький, как будто спит. И ничего у него не сломано, не вывернуто, все на месте. Но когда смотришь на лицо… Если взять подушку, намалевать на ней лицо, а затем ударить кулаком в самую середину… Нет, не надо. Я не хочу оставлять в памяти такое. В страшной позе замер Алтек — славный парень, на следующей неделе он планировал жениться. Все верил в удачливый результат моей деятельности. Его девушка обещала назвать ребенка моим именем, если у меня все получится. От мысли, что где-то в доме Тералия волнуется, с нетерпением ждет суженного, чтобы обнять его, обрадоваться тому, что он жив, мне захотелось плакать. Ведь она размышляет о свадьбе, в ее голове копошится рой организационных вопросов, сладкое чувство предвкушения щекочет ей душу. Но любимый не явится домой, не поцелует невесту и не принесет ей ребенка — он стоит на коленях, руки обвисшими канатами тянутся к земле, из шеи торчат вилы. Конец черена вошел глубоко в землю и теперь служит подпоркой для мертвого тела. Чуть пониже головы ручейком вытекает кровь, отсчитывая исход битвы.