Я сел поодаль.
— Садитесь сюда,— она указала место рядом с собой, — и расскажите что-нибудь. Вчера вы были совсем не в форме.
Не надо было смеяться надо мной. К тому же не надо было сажать меня так близко. Я начал говорить, но у меня ничегошеньки не получалось. Я что-то бессвязно, бормотал об астрологии, но сразу понял, что эта тема ее не интересует. Тогда я стал рассказывать о насекомых, об их видах, о своей коллекции. Она широко раскрыла глаза, но только на секунду, затем сжала колени, положила на них подбородок и снова стала дерзко и насмешливо щуриться. Немного погодя Ирена улеглась на спину и зарыла пальцы в волосы. Что было делать? Голова кружилась страшно. «Ну зачем, — думал я, взывая к последним крохам сознания, — зачем она посадила меня так близко?..» Моя голова совсем пошла кругом.
— А, браво! — воскликнула Ирена, мягко отстраняя мою руку, когда она в конце концов немного расхрабрилась и легла на ее колено.— Да, я совсем забыла, ведь сегодня у вас было заседание. Ну так как же, получила я фигу?
— Эти ничтожества,— проговорил я как бы мимоходом, словно не желая, чтобы в эту минуту меня что-либо отвлекало от начатой игры,
— Получила я фигу или нет? — упрямо допытывалась Ирена, все решительнее отталкивая мою руку, действующую все смелее.— Я хочу знать! Получила я все-таки фигу или нет?
— Это скоты, которым…
— Так я и знала! — воскликнула она и села.
И когда я совсем потерял голову, когда попытался ее обнять, стал искать ее губы, бормоча слова, которые никогда в жизни не решился бы повторить, она резко отпихнула меня и вскочила на ноги. Я был страшно изумлен, я был оскорблен до глубины души, как собака, ни с того ни с сего получившая пинок ногой.
— Ах, вот как! — шипела Ирена, яростно отряхивая колючки, налипшие на платье в крапинку, — Ах, вот как! Хорошо же вы со мной обошлись, господа-товарищи! Великолепно! — Мне показалось, от нее дым повалил от ярости. — Здорово вы меня провели, ей-богу, здорово!
Под резкими ударами юбка ее подлетала до головы, и девушка без стеснения демонстрировала свои ноги до самого живота (богом клянусь, это были дивные ноги).
Дурацкое положение. Но, возможно, еще не все погибло.
— Ирена,— заскулил я, облизывая мокрые губы, — Ирена, да я… ну конечно же… и все-таки…
— Что вы? — уставилась она на меня. — Что вы, хотела бы я знать, себе позволяете! Что это за поведение! Поглядите на него, ради бога, товарищ по работе называется! Похлопотать, когда надо, так его нет, а здесь… — Только тут она догадалась опустить платье и стиснуть колени. — Тьфу! Просто срам!
— Ирена…
— Заткнись! — выкрикнула она и продолжала с отвращением: — Плешивый, заплесневел весь, а поглядите-ка на старого черта! Поглядите, пожалуйста! Я ему в дочки гожусь, а он распалился, как козел! Позор! Тьфу!
Я смотрел на нее как безумный.
— Подумать только! Красавец какой, силач! Ну прямо легендарный герой! Великий Сулейман! Ха! Клоп вонючий! Давай сматывайся отсюда, уродина старая, пока я тебя… — Она, видно, хотела сказать что-то ужасно грубое, но передумала.— Пока я тебя водой не облила!
Итак, все кончено. Я медленно приходил в себя, собирал разум, как ребенок бусы, рассыпавшиеся по всем углам. Поразмыслив, я пришел к выводу, что эта девка — самая ужасная сука, какую я только видел в жизни, что она надругалась надо мной, оскорбила и унизила, меня, как никто никогда но оскорблял и не унижал. Страшно! И что я ей такого сделал, помилуй бог? Почему она так жестоко надругалась надо мной? Ведь ничего. Просто ничего. Я усиленно рылся в памяти, но не отыскал в своем поведении ни капли предосудительного. Вот что такое женщина — создание неверное, нечистое и коварное… Вернулся домой. В голове у меня звенело, стучало, гудело. Достал коробки, аккуратно разложил на столе всю коллекцию, но даже насекомые не могли в эту минуту меня развлечь. Мерзкую божью коровку я всю исколол и разворотил совершенно; вот тебе шилом в зад, вот тебе еще шилом в зад и еще шилом в зад — это за то, что ты так бессердечно играла со мной, а это за то, что сказала, будто я лысый, старый, уродливый, и вот тебе еще, потаскуха бесстыжая, и еще. Исколол всю божью коровку, разодрал в клочья, бросил в печку и обтер булавку, но все равно никак по мог до конца успокоиться — ярость моя была страшна и неутолима, душа жаждала мести. Отчего же я не могу успокоиться? «Что-то неладно у меня со здоровьем, — думал я в страхе, — что-то неладно, ничего подобного со мной никогда не случалось. Мое кровообращение! Моя печень!» Перед сном я решил завтра же с утра отпроситься с работы и пойти к врачу — надо раз и навсегда разобраться с моей кровью и печенью, я хочу твердо знать, в чем дело.