Летун за нами, как и обещалось, прилетел к вечеру. Мы и накупаться и наобщаться успели вволю. Ну, и рыбы наловили тоже. Рыбы в этом озере оказалось много, причем самой разной. Я даже всерьез заопасался, что двух прихваченных мной с собой сетчатых объемных авосек не хватит, чтобы всю мою рыбацкую добычу вместить.
— Мама, тут в лесу бегает гигантский круглоголовый медведь! — Сразу, в лоб, огорошила свою родительницу Диана. Точно! Долго же я вспоминал его официальное название!
Но, вообще, я бы, на месте Дианки лучше бы насчет медведя вообще промолчал. Стрессы, они здоровья даже магам не добавляют, вон, как госпожа подполковник закаменела лицом. Впрочем, это я именно на своем месте, а не на месте дочки командира императорских воздухолетчиков так решил, а у Дианки могут быть и свои резоны. Ведь столь замечательное место для отдыха, к тому же за счет своей отрезанности от дорог недоступное подавляющему большинству обычных подданных великого князя, почти наверняка используется бравыми военными летунами и членами их семей в качестве постоянного места для пикников. Если не сообщить о близости страшного хищника при их следующем выезде на природу может приключиться что-нибудь значительно более ужасное. В нашем случае тот медведь, скорее всего, просто сытый был. Так просто развлекался, а не охотился на нас.
Домой вернулся, всю выловленную рыбу сдал Антонине Тихоновне. Признаться, боялся, что она объявит мне, что ей негде такое ее большое количество хранить, но нет, только заквохтала, что все прямо сейчас же почистит и уберет в погреб, в главную стазис-камеру. Вот так, где-то тут кондовый девятнадцатый век, причем даже не самый его конец, а где — и двадцать первому веку запросто может дать фору!
Вопрос с каучуком решался мучительно долго. Я же выходец из совершенно другого века, с другим, совершенно суматошным, ритмом жизни, просто до сих пор не мог подстроиться под местные, крайне неторопливые реалии. Я уже даже рукой на эту свою затею успел махнуть, решив, что ничего не получилось, и мне нужно придумывать какой-то другой способ разбогатеть, когда через три недели отец по приходе вечером с работы сообщил, что меня приглашают на следующее утро к боярину.
— И запомни, — поучал меня назавтра мой родитель, когда мы с утра с ним вместе до его мастерских топали, — никакого запанибратства и фамильярности, а то знаю я тебя. Обращаться к боярину только «ваша милость». Не то, чтобы он слишком уж чинопочитанием увлекается, но разница между боярином, одним из самых значимых людей нашего города, и сыном простого беститульного дворянина очень большая.
Вот так, настращал меня отец, довел до приемной директора мастерских и оставил там в обществе директорского секретаря. Ни директор, ни сам боярин Кобылин еще не подъехали, а у бати имеется и своя работа, которой нельзя просто так манкировать.
Первым на рабочее место директор прибыл. Мазнул по мне взглядом, когда проходил в свой кабинет, но ничего не сказал. Боярин еще почти через час пожаловал. Вот он сразу же ко мне подступил (я, разумеется, сразу со стула для посетителей соскочил и принял соответствующий вид, лихой и придурковатый).
— Так это ты то молодое дарование, который задумал устроить революцию на транспорте всей нашей Руси?
И вот что на такой провокационный вопрос отвечать? Скажу, что это не революция вовсе — означает, что принижаю предлагаемый мной товар, соглашусь — буду выглядеть самодовольным зазнайкой….
— Устроить революцию, ваша милость, не получится. На колеса всех телег на Руси предлагаемого мной материала точно не хватит.
— Ага, и сколько же там будет всего материала? — Хитро прищурился на меня боярин.
— В пудах соберете легко, в сотнях пудов — уже надо будет сильно постараться, — я попытался сформулировать свой ответ обтекаемо. Ну, боярин же до сих пор не пообещал мой секрет изготовления каучука приобрести. О цене речи еще вообще не заходило.
— Ладно, скрытник, пошли в кабинет, обсудим этот твой товар предметно, — махнул мне рукой Кобылин, приглашая следовать за собой в кабинет директора.
Охо-хо, и пришлось же мне покрутиться. Эти акулы нарождающегося капитализма на меня в два лица насели, пытая, что там у меня, да как. Если бы следовал заветам своего родителя и старался сохранять почтительность, наверняка выпытали бы они у меня мой секрет и осчастливили каким-нибудь утешительным призом, типа леденца на палочке. Но я до последнего держался, не раскрывая своей тайны. Даже, когда прозвучал вроде как окончательный ответ, что больше ста рублей мне дать не могут, махнув рукой, направился на выход со словами: